Полицейский из библиотеки

— Штраф уплачен, — спокойно проговорил Сэм. Полицейский из библиотеки остановился. Сэм поднял над головой книги с вложенной в них пятидолларовой бумажкой. — Штраф уплачен, и книги сданы. На этом ставим точку, ты, сука… или помесь человеческая… или, да это не имеет значения.

А там, на улице снова завыл ветер и его голос, пробегая под карнизами крыш, дребезжал, словно стекло. Полицейский из библиотеки медленно высунул язык и облизал губы. он был ярко красный и очень острый. Его щеки и лоб стал покрываться пятнами. На коже появился тонкий сальный слой пота.

И стал еще сильнее запах лавандового саше.

— Ошибаешьфя! — закричал Полицейский из библиотеки. — Ошибаешьфя! Ты брал не эти книги! Я фнаю! Вон тот фтарый пьяный ублюдок вфял те книги, которые ты брал в библиотеке! Они были…

— …уничтожены, — закончил за него Сэм. И он снова пошел, все ближе подходя к Полицейскому из библиотеки. С каждым шагом запах лаванды усиливался. Сердце бешено колотилось. — Я знаю, чья это была идея. Но эти книги — прекрасная замена. Возьми их. — Его громкий голос прозвучал настойчиво и сурово: — Возьми же их, будь ты проклят!

Он протянул ему книги, и Полицейский из библиотеки, полный замешательства и испуга, протянул руку, чтобы взять их.

— Нет, не так, — сказал Сэм, поднимая книги над протянутой белой рукой, готовой вцепиться в них. — Вот так. И он ударил книгами Полицейского прямо по лицу, ударил изо всех сил. Никогда прежде за всю жизнь ему не удавалось испытать такого высокого и чистого чувства удовлетворения, которое он испытал теперь, когда «Сборник любимых американских стихов» и «Самоучитель ораторского искусства» угодили Полицейскому из библиотеки прямо в лицо и разбили нос. Упали и разбились его круглые черные очки. Оказалось, что за ними скрывались черные глазницы, с прослойкой беловатой жидкости. Из этой жидкости выделялись крошечные паутинки, и Сэм вспомнил рассказ Дейва. Он говорил, что, казалось, будто так у них начинал формироваться кожный покров.

Полицейский из библиотеки громко закричал.

— Не фмей! — кричало это существо. — Не фмей трогать меня! Ты боишьфя меня! А между тем Тебе понравилофь! Ты, подонок, тебе понравилофь это!

— Ошибаешься, — сказал Сэм. — Это было мерзко, будь ты проклят! А теперь возьми эти книги. Забери их и убирайся отсюда. Потому что штраф уплачен. — И он с размаху ударил этими книгами Полицейского прямо в грудь. А когда Полицейский ухватил книги руками, Сэм неожиданно ударил его коленом прямо между ног.

— Это за всех других ребят, — сказал он. — За тех, над которыми надругался ты, и за тех, которых уничтожила она.

Чудовище завывало от боли. Ослабевшие руки разжались, книги упали, он наклонился, зажав рукой промежность. Сальные черные волосы упали на лоб и как бы, щадя его, закрыли его пустые, затянутые тонкими паутинками глазницы.

«Конечно же, они пустые, — смог подумать Сэм. — Ведь я ни разу в тот день за его очками не видел глаз… значит, она тоже не видела их».

— А вот твой штраф еще не уплачен, — сказал Сэм, — но уже сделан шаг в правильном направлении, не так ли?

Шинель Полицейского из библиотеки начала съеживаться и скручиваться, как будто под ней, внутри, начались какие-то немыслимые преобразования… И когда он — оно — взглянуло вверх, Сэм увидел нечто страшное и отвратительное, от чего он невольно отпрянул.

Человек, который наполовину вышел из-под кисти Дейва на одном из его плакатов, и наполовину явился плодом мыслей Сэма, превратился в уродливого карлика. Но карлик уже начал превращаться во что-то еще, в какое-то ужасное двуполое существо.

Во всем его облике и в том, что происходило под вздымающейся, дергающейся шинелью, отражалась борьба двух полов. Часть волос на голове оставалась черной, а другая — стала светлой с пепельным оттенком. Одна глазница по-прежнему была пустой, а из другой на Сэма с гневом и ненавистью смотрел голубой глаз.

— Я хочу тебя, — со свистом вырвалось из карлика. — Я хочу тебя и ты будешь моим.

— А может быть меня, Аделия, — сказал Сэм.

— Давай-ка трахнемся ста…

Он протянул руку к тому, что находилось перед ним, но вскрикнул и отдернул ее, стоило ей прикоснуться к шинели. Теперь это уже было не пальто; это была какаято омерзительная, свисающая складками кожа. Ощущение было такое же, как от прикосновения к только что использованному разовому пакетику с чаем.