Потаённое окно, потаённый сад

Морт повернул кран, чтобы налить в кофеварку воды, но замер и, прислушиваясь к звуку льющейся воды, невидящими глазами уставился в туман за стеклянной стеной.

Черт побери, ты же прекрасно знаешь, как он назывался. „Секретное окно, секретный сад“.

— Ничего подобного! — обиженно завопил Морт на весь дом; потеряв терпение, он преисполнился решимости раз и навсегда заткнуть этот противный тоненький голосок… и неожиданно вспомнил.

— „Лютик на дороге“, — пронзительно закричал он. — Рассказ назывался „Лютик на дороге“, и он не имеет никакого отношения… ни к чему!

Хотя это было не совсем так. Но Морт вовсе не нуждался в том, чтобы какой-то настырный голосок, звучащий где-то в глубине его больного мозга, постоянно указывал бы ему на это.

Позднее в печати появилось три или четыре рассказа Кинтнера, а затем он где-то исчез (Морт догадывался, что во Вьетнаме — именно там все они исчезали в конце шестидесятых, во всяком случае молодые). „Лютик на дороге“ был не лучшим его рассказом… но достаточно добротным. Кинтнер определенно был лучшим писателем в классе. Ричард Перкинс-младший выделял его из всех учеников, и Морт Рейни не мог с этим не согласиться, так как и сам считал, что Кинтнер писал гораздо лучше, чем Ричард Перкинс-младший. А когда все это осталось в прошлом, Морт поверил, что лучшим был он.

Но был ли он лучше Кинтнера?

— Да-а… — промычал он себе под нос, включая кофеварку. — Я был вторым.

Да. Морт был вторым, и это приводило его в ярость. Он знал, что большинство студентов посещают эти занятия только для того, чтобы убить время, потешить свое самолюбие перед тем, как окончательно проститься с детством и осесть в своих кабинетах и офисах, которые и станут для них настоящим рабочим местом. Творческая деятельность большинства из них будет заключаться в написании статеек для местных газет и сочинении рекламных объявлений о моющем порошке. Морт же поступил в класс Перкинса, будучи совершенно уверен, что станет первым, потому как другого пути у него просто не было. По этой же причине появление в классе Джона Кинтнера стало для Морта потрясением.

Он вспомнил, как однажды попытался поговорить с парнем… но Кинтнер, который общался с одноклассниками только по необходимости, кажется, едва ли был способен произнести что-либо членораздельное. Если ему приходилось говорить вслух, он мямлил и запинался как мальчик испольщика, чье образование закончилось на четвертом классе. Очевидно, литература была для него единственной возможностью общения с миром.

И ты украл у него рассказ…

— Заткнись, — проворчал Морт. — Ради Бога, заткнись.

Ты был вторым, и это приводило тебя в бешенство. Ты был счастлив, когда Кинтнер ушел, потому что после этого ты снова мог стать первым, каким был всегда.

Да. Правда. А как-то, через год, когда Морт уже готовился к получению диплома, он мыл туалет в крошечной квартирке, которую снимал с двумя одноклассниками, и увидел стопку учебных рассказов, оставшихся после предыдущего семестра. В этой стопке оказался и один из рассказов Кинтнера. Как раз тот, что назывался „Лютик на дороге“.

Морт вспомнил, как сидел на потертом, пропахшем пивом ковре в своей спальне, читал рассказ и чувствовал, как снова внутри закипает старая зависть.

Он выкинул остальные работы, но этот рассказ оставил себе… по причинам, в которых ему не особенно хотелось разбираться.

На втором курсе Морт послал свой рассказ в литературный журнал под названием „Осиновый лист“. Рассказ вернули с письмом, в котором говорилось, что редакторам рассказ понравился, „хотя финал довольно невнятный“. Текст письма показался Морту слегка снисходительным, но удивительно ободряющим: ему предлагали прислать на редакторский суд какое-нибудь другое произведение.

В течение следующих двух лет он послал в журнал еще четыре рассказа. Ни один из них не приняли, но каждый отказ сопровождался персональным письмом. Морт переживал характерную для начинающих авторов смену настроений — от бурного оптимизма до глубокого безверия. Временами он был убежден, что признание его „Осиновым листом“ — лишь вопрос времени. Порой приходил к выводу, что весь редакционный совет журнала состоит из отвратительных подонков с карандашными шеями, что они просто издеваются над ним, дразнят, как голодную собаку, показывая ей кусок мяса и убирая его, когда та прыгает. А иногда представлял себе, как кто-нибудь из них достает из конверта его очередную рукопись и кричит: „Еще один рассказ этого придурка из Мэна! Кто на этот раз хочет написать ему письмо?“ И все они заливаются смехом, может, даже катаются по полу и утирают слезы с глаз.