250  

Во какие стихи наши капитаны пишут…

Наш экипаж представляет к этому моменту из себя то самое общежитие, в котором обыватели не в свое дело не суются, пороху не выдумывают, отчаянных передовых статей не сочиняют, а простенько себе живут и бездумно-степенно блаженствуют в безделье ледового дрейфа.

Встал в четыре утра. Туман, снег.

Поговорил с «Леонидовым». На вахте у них был старпом. Он работал четвертым помощником на «Воровском», когда в шестьдесят седьмом мы катали туристов в Арктику. Его лица вспомнить не смог.

Попугивают, опасно побаливая, правый локоть и шейные позвонки. Застудил? Как бы не хватанул остеохондроз. Спал в свитере, связанном из собачьей шерсти.

А если говорить честно, то инстинкт охоты — при взгляде на близко бегающих песцов — и у меня пробуждается! Как глубоко он сидит в нас со времен мамонтов. По науке, инстинкт — это то, что задает программу мозгу. Но где тогда этот самый инстинкт сидит, где он, подлый, расположен, — вне мозга? В желудке, что ли?

Люди раздражены на мою настырность в части запрета бить песцов.

Песцы же сразу учуяли возросшую степень безопасности: вокруг судна носится штук по десять зверей разом. Ребята кидают им за борт что придется, включая брезентовые рукавицы. Рукавицы песцы тоже, резвяся и играя, съедают.

В 11.30 на весте показалась «Сибирь». Она бьет канал для «Владивостока» и «Тайшета», из первого трюма которого беспрерывно откатывают воду.

«Сибирь» — нам:

— Господи! И как вас, «Колымалес», сюда, в самый центр ледового массива, угораздило и занесло?

— Вашими молитвами! Ледоколы завели! Сами бы мы и при большом желании такого не смогли!

— Что верно, то верно…

Сразу веселее стало, как только атомная махина возникла в ощутимой близости. Может, она нас и на запад протолкнет?

Потом подслушали диалог «Сибири» с «Адмиралом Макаровым».

Степан Осипович Макаров хладнокровно заявил:

— «Тайшет» пусть тонет, раз такое дело! Там «Владивосток» людей снимет. А вот этих вытаскивать срочно надо, которые здесь в массиве кукуют!

«Сибирь»:

— Если «Колымалес» сейчас поволоку на запад проливом Санникова, от них только ребра останутся! Идемте к «Хосе Диасу»!

И около часа ночи второго октября «Сибирь» с «Макаровым» протащили на восточную кромку «Хосе Диаса». В феерии прожекторов тащили, в таких световых эффектах, какие и не снились Скрябину в цветном кошмарном сне.

Я наблюдал феерию из каюты и слушал танго: «Счастье мое я нашел в этой дружбе с тобой…»

Концерт по заявкам педагогов — в честь Дня учителя.

В три ночи «Сибирь» вернулась и уволокла «Леонидова» — без шума, без лишних слов, уверенно и спокойно.

А к «Шухову» подошел «Макаров», чтобы взять его на усы. Ледобои начали с шуточек:

— «Шухов», а почему у вас красный огонь горит? Груз разрядный?

— Да, взрывчатка.

— В ящиках?

— Да, в ящиках.

— Чего же вы тогда тут столько времени торчите? Растащили бы ящики по ледку до кромки да и трахнули — и плыви на все четыре стороны!

Во время этого юмористического диалога «Макаров» приближался кормой к носу «Шухова», а мы пялились на них в бинокли. И явственно заметили, как «Макаров» трахнул кормой в скулу «Шухова». «Шухов» заорал:

— Вы мне дырку сделали! В районе названия!

— Не понял! Какое название?

— Дырка у нас, дырка! От вас дырка! Там, где название судна!

— Ну, коль выше ватерлинии, то это не дырка! Работайте вперед полным! Застоялись вы тут! Винтом отвыкли работать! И что у вас за веревка на бензеле? Это мышиный хвост, а не трос! Если не положите нормальный трос на бензель, я вас не возьму!

Прямо феодал на крепостную девицу орет, прямо, черт возьми, право первой ночи назад возвращается.

Два песца прыгали в привиденческом свете прожекторов по торосам.

Когда «Макаров» взял «Шухова» на буксир и поволок, то вдруг вспомнил про нас и почему-то даже извинился:

— «Колымалес», придется вам подождать здесь еще сутки! Простите уж и не обессудьте!

Странная вежливость.

С мурманскими ледокольщиками мы, балтийские моряки, конечно, тоже несколько чужаки, но за многолетнюю совместную работу и в силу относительной географической близости понимаем друг друга легче. С дальневосточниками дело хуже — отчужденность ощущается сильнее. Скажете, что за глупость? Моряки одной России, на одном языке говорят, одно дело делают и вообще «Владивосток далеко, но город-то нашенский»! Все правильно. А ведомственная отчужденность есть, есть особые взаимоотношения. И хотя давно суда всех пароходств плавают одинаково, по всему Мировому океану, но все равно для дальневосточников, то есть сынов Тихого океана, мы некоторым образом каботажники из Маркизовой лужи, а они для нас этакие чересчур привыкшие к своей удаленности и широким пространствам провинциальные супермены.

  250  
×
×