Мастер Исхода

Мне было страшно. За себя. За мою родную Центральную Сибирь. За все человечество. Я не знал, что мне делать. Убивать Маххаим? Да, это было бы замечательно. Я жаждал мести. За убитого Пророка. За Ванду. За всех погибших колонистов. И еще потому, что убивать Маххаим было так сладостно, так… Я знал это чувство. И тот, кому я только что снес башку, тоже его познал. Когда убивал Пророка…

Что если убивая тварей, я сам становлюсь тварью?

А может, все наоборот? Я убиваю – и сгусток Тьмы развеивается. И мир становится чище. Тварям тут не место. Я – тряпка, которая стирает черную копоть с загаженного зеркала Мироздания. М-да… Не совсем удачное сравнение. Стирающая копоть тряпка не становится чище.

Как бы то ни было, одно мне совершенно очевидно: в этом мире битва Добра и Зла происходит не в душах людей, как на иных Землях. Здесь Зло конкретно и материально. И обладает разумом. И у этого Зла есть свой бог. И этот бог (судя по тому, что я уловил в сознании твари) может быть опасен…

Глава тридцать девятая

Оборотная сторона добра

Явернулся в городишко в препаршивом настроении. Грубо проигнорировал желание аборигенов со мной пообщаться. Ввалился в хижину, которую освободили для меня «десятиноги», выгнал расположившуюся на стропиле Марфу, завалился на лежанку и предался мрачным мыслям.

Вывел меня из этого непродуктивного состояния Говорков.

– Вот! – Очень довольный Михал Михалыч втолкнул в хижину двух девчонок. – Злата и Матрёна. Наши!

Девчонки – одна светленькая, другая темненькая, обе миловидные, хрупкие и чем-то похожие. Ага, понятно чем. Глазки испуганные, на личиках – готовность и преданность.

Мне полагалось радоваться. Бурно. Но я почему-то не обрадовался.

Мои мысли были там, у дерева, на котором висел труп Маххаим.

Должно быть, на моей физиономии что-то такое отразилось, потому что девушки враз посмурнели, испуганно стрельнули глазками в сторону Михаила.

Тот вник в мое состояние – эмпат все-таки.

– Проблемы, Володя? Не вышло с Маххаим?

– Вышло, – проворчал я. – Только боком. Хреновые дела, Мишаня. Как бы тебе объяснить… Твари эти, как я и предполагал, – не от нашего мира.

– Бесы, что ли? – угадал Михал Михалыч.

– Вроде того. И я понятия не имею, как они сюда попали. Но вполне допускаю, что твари могут проскочить на любую из Земель. Хоть к нам, в Центральную Сибирь, хоть на Землю-Исходную…

– Ну и пусть себе проскакивают, – спокойно ответил Говорков. – Уж там их встретят, не сомневайся! Здесь ты один – Одаренный, а в Центральной Сибири вас – сотни. И оружие нормальное, не эти недоделанные рогатки, – он встряхнул прицепленным к поясу пращным ремнем.

Здравая мысль. Но она почему-то не пришла мне в голову. Интересно, почему?

– Не всё так просто, Мишаня. Кабы они были просто иной расой, способной к превращениям и активной телепатии, тогда ты был бы прав. Но тут что-то еще… Как-то они вплетены в ткань Мироздания. И Высшее… Высшее здесь не такое, как на других Землях. Скажи мне, Михал Михалыч, а ваш Пророк, Шу Дам… Он никого не убивал?

– Нет, ты что! – замотал головой Михал Михалыч. – А почему ты спрашиваешь?

– Потому спрашиваю, Михал Михалыч, что если все идет как должно, то через два года после Исхода любой Пророк почти полностью восстанавливает свою Силу и связь с Высшим. А Шу Дам не восстановился.

– Почему ты так думаешь? – Говорков нахмурился. Ему не нравилось то, что я говорил о Шу Даме. Естественно. Ведь для меня Шу Дам был одним из Пророков. А для Михал Михалыча Шу Дам был не «одним из», а тем самым, единственным.

– Я не думаю. Я знаю.

Говорков поежился под моим взглядом.

Неуютно ему. Это неправильно. Мы же с ним – одного роду-племени. Здесь, на этой чужой Земле. Нам должно быть тепло вместе. А ему холодно.

Я глянул на девушек… Им тоже было неуютно. Страшновато. А ведь я – их единственная надежда на спасение. Они мне на шею броситься должны. А я целовать их должен и таять от счастья, что их выручил. Я же – Спасатель. Часть Единого… Стоп! Кажется, я допер. Но радости от этого – ни миллиграмма.

– Мишаня, – проговорил я совсем тихо. – Знаешь, что такое – оборотная сторона Добра?

– Зло, наверное? – Говорков растерялся.

– Неверно, брат. Оборотная сторона Добра – Равнодушие.

Оп! Что-то такое он и сам уловил.

– Это ты – о себе? – произнес он после паузы.

– Именно. Так и есть? – жестко спросил я.