Вальс сердец

И все же, подумала Гизела, в Париже он был бы не более чем простым буржуа, а австрийский император Франц-Иосиф вряд ли пригласил бы его на ужин.

И несмотря на то что ее отец был английским джентльменом, она понимала, что для Эстергази он все равно останется кем-то вроде цыгана. Дирижерам, которые управляли их оркестром и которым они платили, не было входа в их гостиные.

Оказавшись там, она угодила бы в ад, где никто не стал бы не только разговаривать с ней, но и просто смотреть посчитал бы ниже своего достоинства.

Гизела с детства привыкла видеть в других людей равных себе, и мысль о том, что кто-то считает, что унизит себя общением с ней только потому, что она недостаточно знатного происхождения, терзала ее, как раскаленное железо.

Она понимала, что имел в виду Миклош, говоря ей, что родные никогда не одобрят его женитьбы на дочери музыканта.

Но как можно жить в таком мире!

Гизела прекрасно представляла себе, что если бы Миклош все же сделал по-своему, это в конце концов привело бы к тому, что их любви пришел бы конец. Она бы стесняла его, и вскоре они возненавидели бы друг друга!

Уткнувшись в подушку, Гизела оплакивала свою потерю. Она знала, что она никогда и никого не сможет полюбить так, как любила Миклоша.

Она лежала долго, обхватив голову руками. Наконец медленно, словно старуха, поднялась с постели и подошла к зеркалу.

Гизела ожидала увидеть там лицо, искаженное отчаянием, изборожденное морщинами, с потухшим взором. Но, к ее величайшему изумлению, на нее смотрела прекрасная, хотя и немного бледная девушка, с огромными глазами. Ее щеки горели опаловым румянцем, а растрепавшиеся волосы пышным ореолом обрамляли прелестную головку нимфы.

Понимая, что Миклош в эту минуту тоже страдает, она вызвала в памяти его образ и мысленно послала ему на прозрачных крыльях мечты свою любовь и поддержку.

То, что объединяло их, было нерушимо, и Гизела не сомневалась, что Миклош сейчас тоже думает о ней.

Из груди ее вырвался стон.

– О, Миклош, как я хочу быть с тобой, – прошептала она.

Отдернув шторы, Гизела посмотрела на безмолвное звездное небо, разрезанное надвое шпилем собора.

Он напомнил ей о Боге, но Бог позабыл о ней, бросил ее на произвол судьбы, после того как на мгновение приоткрыл перед ней врата рая.

Гизела начала молиться – но лишь затем, чтобы просто забыться.

Она любила Миклоша, но эта любовь обрекла ее на вечные муки.

Гизела искренне верила, что ее любовь нерушима и вечна, что она сильнее времени и пребудет с нею всегда, даже если мир, в котором они живут, рухнет и не останется камня на камне.

Любовью был он, Миклош, и без него она не способна вновь обрести себя. Женщина без души и сердца – вот кто она теперь.

Ее плечи вздрогнули; слезы, застилающие глаза, покатились по ее щекам ручейками, а потом хлынули бурным потоком.

Глава 5

– Сегодня после концерта, – сказал Пол Феррарис, – я возьму тебя с собой. Ты будешь танцевать под звуки вальсов Иоганна Штрауса.

Он был в приподнятом настроении, и Гизела не хотела его огорчать.

Огромным усилием воли она взяла себя в руки и постаралась придать своему голосу радости:

– Папа! Как замечательно! Я так давно этого ждала.

– Ты молода, – сказал Пол, – и я представляю, как тяжело тебе было просиживать вечера в отеле и ни разу не станцевать под музыку Штрауса, которая звучит повсюду, словно национальный гимн.

Он засмеялся собственной шутке и продолжал:

– Но теперь ты будешь вознаграждена. Я вошел в число лучших музыкантов Вены. Об этом я мечтал всю жизнь.

– Я знаю, папа, – ответила Гизела. – И мама тоже всегда этого хотела.

Пол Феррарис обвел взглядом гостиную.

После того представления, на котором он имел грандиозный успех, они с Гизелой переехали в другие апартаменты, которые были намного больше и роскошнее прежних. На этом настоял сам господин Захер, владелец отеля.

Гостиная, великолепно меблированная, с картинами и зеркалами на стенах и портьерами из королевского бархата на окнах, была сплошь уставлена цветами.

Здесь были скромные, но трогательные букетики полевых цветов, огромные корзины с орхидеями, вазы, букеты, яркие экзотические гирлянды, присланные поклонниками, артистами театра, певцами, критиками и даже школьниками.

Известность, которой Полу Феррарису так не хватало с тех пор, как он покинул Париж, вернулась к нему с новой силой, и Гизела, несмотря на свое горе, была за него рада.