В плену сомнений

— Но, Джулиана… — начал Оувертон.

Морган положил руку ему на плечо.

— Она права. Будет лучше, если Рис сам увидит правду. — Он внимательно посмотрел на Джулиану. — Но понимаете ли вы, чего от него хотите? Он перенес страшные страдания, даже гораздо более страшные, нежели я. Годами топтали его гордость, его достоинство, хотели превратить его в животное. И он прожил эти шесть лет, веря, что попал туда по вашей вине. И до этого в его жизни было мало людей, на которых он мог бы положиться. Вы просите его зачеркнуть все свое прошлое. Я говорю вам как его друг и как человек, который высоко его ценит, — я не уверен, что он сможет это сделать.

— Тогда наш брак обречен, — глухо проговорила Джулиана. — Вы, кажется, забыли, что страдал не только он. Хоть я и не провела шести лет в изгнании и меня не пороли, но я постоянно жила в преддверии ада, не зная, что с ним случилось, жена я или уже вдова. Я прошла через ад, оплакивая его, когда человек, нанятый Дарси, сообщил мне, что Риса уже нет в живых. А теперь, когда он вернулся, он относится ко мне с презрением, которого я не заслужила.

— Да, но если мы ему расскажем… — начал Оувертон.

— Если вы ему все расскажете, он просто попросит прощения, и все будет опять прекрасно, так? Мужчины! Вы думаете, что несколько слов извинений могут заглушить боль, причиненную вашим упорным отказом понять душу женщины? — Она устремила пристальный взгляд на брата: — В общем, я не разрешаю тебе искупать свою вину таким легким способом… Либо Рис научится доверять мне, либо он будет жить, пожиная плоды своего недоверия. Но легкого пути у нас с ним не будет. — Слезы показались у нее на глазах, но она сдержалась. — Я не могу этого допустить, если хочу, чтобы наш брак продолжался.

Какое-то время все молчали. Мужчины видели, что Джулиана старается уверить себя в собственной правоте. И в самом деле, ее уже начали одолевать сомнения. Не слишком ли суровому испытанию она собирается подвергнуть Риса?

— Ты ведь любишь его? — пробормотал Оувертон. — Ты по-прежнему еще любишь этого проклятого валлийца? Иначе тебе было бы все равно, удастся ли вам сохранить этот брак.

Она замешкалась с ответом. Мучительная правда оказалась слишком болезненной для нее. О да, она любит Риса. Несмотря ни на что, она все еще любит его. Она любила его всегда, даже когда он в Нортклифф-Холле предъявил ей чудовищные обвинения. Она тяжело вздохнула.

— К сожалению, я люблю его. Хотя это сейчас и кажется глупо.

Внезапно оробев, Оувертон нерешительно подал голос:

— Тогда, мне кажется, я могу раскрыть и другую причину моего визита.

Морган удивленно взглянул на Сент-Албанса.

— Что это за другая причина?

С раскаянием глядя на Моргана, Оувертон достал из жилетного кармана сложенный лист бумаги и запечатанный конверт.

— Ну… вы понимаете, Пеннант… я не считал нужным говорить вам об этом, потому что не был уверен, одобрите ли вы. Но я обещал передать это Джулиане. — Оувертон протянул ей бумагу и конверт.

Джулиана развернула бумагу. В глаза ей бросился до боли знакомый герб, венчавший послание, и имя, стоявшее внизу. Сильно побледнев, она опустилась в кресло и прочла письмо на гербовой бумаге, а потом распечатала конверт и ознакомилась с его содержимым.

— Черт побери, что там такое? — раздраженно поинтересовался Морган, когда она подняла голову и растерянно уставилась в пространство.

— По-видимому, — объяснила она сдавленным голосом, — лорд Девоншир решил возобновить нашу помолвку.

18

Что-то щекотало Рису нос, медленно пробуждая его от тяжелого сна. Он застонал, подумал о Джулиане, и руки его тут же сомкнулись вокруг чего-то мягкого. Слишком мягкого. Он открыл глаза и обнаружил, что прижимает к лицу подушку, из которой вылезло перышко и щекочет ему нос.

С проклятиями он отбросил ее и сел, прислонившись к изголовью кровати. Он поднял глаза и взглянул на украшавший противоположную стену пестрый гобелен со скачущими херувимами и нимфами — одно из декоративных излишеств, оставшихся от отца. Рис наблюдал этих проклятых изгибающихся нимф уже четыре ночи подряд, мечтая о Джулиане. Неудивительно, что все закончилось объятиями с подушкой.

Он застонал, рассматривая массивную парадную кровать с шелковыми вышитыми драпировками цвета слоновой кости. Она была слишком велика даже для троих человек его роста.

Очень жаль, что он спал в ней один. Один. Внезапно им овладела такая острая тоска, что он изо всех сил сжал кулаки. Воган и не предполагал, что зайдет так далеко в своей мести. Он не предвидел, что сам себя обрек на жизнь с незнакомкой, которую он выучил ненависти. Не знал, что сердце может так рваться от одиночества.