Дни в Бирме

Сесть удалось, но при этом обожгло дикой болью. Разорванная на правом плече рубашка намокла от крови, по щеке тоже обильно сочилась липкая кровь. Руки сплошь в ссадинах, царапинах, панама неизвестно где. С мучительной ясностью вспомнилась Элизабет, которая шла и глядела прямо на него, плюхнувшегося так нелепо, так позорно! Боже! Боже! В таком дурацком виде! Перед ней! Рвущая сердце картина заглушила физическую боль. Он плотно прижал ладонью свое родимое пятно, хотя поранило другую щеку. И, сознавая, что выглядит просто кретином, беспомощно, умоляюще позвал:

– Элизабет! Элизабет, с добрым утром!

Она не отвечала и – как в дурном сне – подходила все ближе с таким видом, будто не слышала, не видела его.

– Элизабет! – повторил он, ошеломленный. – Видали, как я хлопнулся? Седло съехало, понимаете, дурак сипай не подтянул…

Теперь, буквально в двух шагах, сомнений относительно ее нежелания отвечать не оставалось. На мгновение повернувшись всем лицом, она тут же опять направила свой взгляд к влекущим пейзажным далям. Истинный кошмар. И уже вслед он в ужасе продолжал звать ее:

– Элизабет! Послушайте, Элизабет!

Ни слова, ни жеста, ни взгляда. Она прошла. Только быстрый, решительный стук каблучков и стройная спина.

К месту падения сходились сикхи, лейтенант тоже повернул сюда свою лошадку. Индусы приветствовали проходившую барышню, Веррэлл – нет; может быть, просто не заметил. Флори кое-как поднялся. Расшибся он крепко, но кости вроде бы остались целы. Сипаи принесли ему его стек, его панаму, хотя извиниться за небрежность и не подумали. Судя по их слегка высокомерным взглядам, считали, что он сам напросился на подобный урок. Можно было даже предположить, что и подпругу ему ослабили умышленно.

– Седло соскользнуло, – пожаловался Флори, не найдя лучшего, чем обычные ссылки на обстоятельства.

– Какого черта не проверили? – отрезал Веррэлл. – Этим проходимцам никогда нельзя доверять!

Выразив таким образом достаточно внимания, он дернул за уздечку и ускакал. Сипаи тоже молча пошли прочь. Когда доковылявший до дому Флори оглянулся, гнедой пони стремительным галопом летел к колышку, неся в туго подтянутом седле бравого лейтенанта.

Голова от удара о землю еще кружилась, мысли разбегались. Но почему она так странно себя вела? Не отзывалась, прошла, будто мимо дохлой кошки? Что же случилось? Что? Фантастика! Из-за чего-то рассердилась? Обиделась на что-то? У забора столпились слуги, глазевшие из ворот на скачки и все видевшие. За калитку, встретить господина, выскочил страшно встревоженный Ко Сла.

– Божеству моему очень плохо? Я понесу божество мое на руках?

– Не надо, – отмахнулось божество. – Виски дай и переодеться.

В спальне Ко Сла усадил хозяина на кровать. Осторожно сдирая присохшую, задубевшую от крови рубашку, он горестно цокал языком:

– Ах ма лай? Кровь везде, везде грязь! Не надо вам, тхэкин, эти детские игры на смешных глупых лошадках. Старый уже, очень опасно!

– Седло съехало, – объяснил Флори.

– Такая игра, – продолжал Ко Сла, – хорошая для молодого офицера. А вы больше не молодой, тхэкин. Уже опасно падать. Надо тихо-тихо ходить.

– Что я, старик? – сердито бросил Флори, морщась от боли в плече.

– Вам тридцать пять, – напомнил Ко Сла вежливо, но твердо.

Помимо столь ободряющих сентенций, жены Ко Сла, временно примирившись, притащили горшок некого (чудодейственно целебного!) скверного месива, каковое слуге было приказано потихоньку вывалить за окно, заменив борной мазью. Затем, в прохладной ванне, когда Ко Сла бережно отмывал его, а голова постепенно прояснялась, он снова размышлял и тяжесть на душе усиливалась. Да, она явно глубоко оскорблена! Но чем, если после вчерашнего прощания они еще не виделись? Сплошная тайна!

Флори еще несколько раз объяснял слуге досадную постороннюю причину падения с лошади, и К° Сла цокал языком, сочувствовал, хотя по лицу было видно, что он накрепко уверился в неумении хозяина ездить верхом. С другой стороны, пару недель назад Флори совершенно незаслуженно досталась слава героя, укротителя мирных буйволов. Судьба на свой лад все же держит справедливое равновесие.

17

Вновь Флори встретился с Элизабет только вечером в клубе. До этого он не посмел искать ее, отражение в стекле стакана удручало, лишая всякой смелости. Слева уродская метка, а справа ссадина, как с такой мордой заявиться при дневном свете? Входя в салон, он прикрывал лицо рукой, якобы потирая укус москита на лбу. Дрожащая ладонь сейчас сама, кажется, прилипала, пряча родимое пятно. Элизабет, однако, еще не было. Зато его втянул водоворот нежданной ссоры.