Дни в Бирме

– Пайк-сэн-пэй-лайк! Пайк-сэн-пэй-лайк!

Он быстро оглянулся. Под деревом темный женский силуэт – Ма Хла Мэй. Боязливо, словно ожидая удара, она ступила на лунную дорожку. Угрюмое напудренное лицо белело жуткой карнавальной маской смерти.

– Ты что пугаешь? – вздрогнув, сказал он. – Опять «дай деньги!», да ты что? Оставишь ты меня в покое?

– Пайк-сэн-пэй-лайк! – голос ее повысился до крика. – Вы обещали давать денег, тхэкин. Дайте, дайте мне!

– Откуда я возьму? Сказал же, подожди. И так уже полторы сотни получила.

Она снова истошно заверещала, повторяя свое «пайк-сэн-пэй-лайк!». Поразительно, как громко могло орать это субтильное существо.

– Тише, в клубе услышат! – воскликнул он и немедленно пожалел, что наградил ее новой идеей.

– Ага! Знаю теперь, чего вам страшно! Дайте денег, а то так закричу, все прибегут! Ну? Сейчас закричу!

– Сука! – прошипел он и сделал шаг к ней. Она отпрыгнула котенком, в которого запустили башмаком.

– Пятьдесят рупий сейчас, еще столько завтра, а то так крикну – за базаром услышат! Ну?

Чертыхнувшись, Флори достал бумажник, вытащил все (двадцать пять рупий) и кинул на землю. Она схватила и быстро пересчитала.

– Тхэкин, я говорила – пятьдесят!

– Нет у меня! Что я, набит деньгами?

– Пятьдесят!!

– Прочь с дороги!

Он быстро зашагал, надеясь, что она все-таки отлипнет. Но мерзавка бежала следом неотвязной собачонкой, не переставая выкрикивать «пайк-сэн-пэй-лайк!», будто рассчитывала начеканить монет одним своим звонким криком. Вскоре он не выдержал и повернулся, в новой попытке отогнать ее.

– Уйди! Не отцепишься, никогда больше ни гроша не дам.

– Пайк-сэн-пэй-лайк!

– Дура ты, нет денег, ни пайсы не осталось, понимаешь?

– Сказки, тхэкин!

Он беспомощно начал рыться в карманах, готовый уже чем угодно откупиться от нее. Пальцы наткнулись на золотой портсигар. Он его вынул.

– Если я дам это, уйдешь? Закладчик возьмет за тридцать рупий.

Ма Хла Мэй слегка задумалась, потом буркнула:

– Давайте.

Он бросил портсигар на обочину. Она мигом нашла его в траве и сунула за пазуху. Флори пошел к дому, моля бога заткнуть ей глотку. Портсигар был тот самый, который она украла десять дней назад.

У своей калитки Флори обернулся, увидев все еще маячивший на склоне хрупкий силуэт Ма Хла Мэй. Странно, что она не ушла и как будто выслеживала его. Снова в голове пробежало некое подозрение, уже мелькавшее при получении ее нахального письма. Упорство не было ей свойственно. Что это ее вдруг завело?

18

После последней свары Эллис нацелился неделю травить Флори, изобретя совершенно непонятную дамам позорную кличку «сладкий малыш для черномазых мусиков» и планируя массу тематических вариаций – скандалы Эллиса, подобно сагам, изливались узорами бесчисленных повторов. Реплика «Верасвами хороший парень, будь я проклят!» раздулась в ежедневный обзор всяческой агитационной крамолы.

– Клянусь, миссис Лакерстин! – Обнаружив кое-что касательно лейтенанта Веррэлла и внезапно исполнившись презрения к Флори, мадам весьма охотно внимала Эллису. – Клянусь, Флори такую дурь орал, у вас бы прямо коленки затряслись!

– О, неужели? Меня, знаете ли, постоянно шокировали его речи и манеры. Но я надеюсь, не социализм?

– Хуже.

Последовали жуткие подробности. К досаде Эллиса, сам Флори соскользнул с крючка. На следующий день после крушения всех надежд он уехал в свой лагерь. Зато Элизабет в эти дни открылось многое, и она ясно поняла, чем все время бесил ее здешний поклонник – «умник» той же породы, что все эти Ленины, Куки и монпарнасский сброд с их свинскими стишками. Умник с идейками еще грязней его туземных любовных шашней. Дня через три нарочный принес от него (до лагеря Флори был день пути) невнятное, высокопарное письмо. Она не ответила.

Флори очень повезло, что в лагере навалилась куча забот. Без него все там развалилось; не хватало уже тридцати грузчиков, больной слон еле дышал, из-за заглохшей дрезины на десять дней задержалась отправка горой скопившихся тиковых бревен. Не большой спец насчет машин, Флори бился с мотором, пока весь не покрылся машинным маслом, получив от Ко Сла строгое замечание за недостойную «работу для кули». Однако же дрезина стала наконец если не бегать, то кое-как трюхать по рельсам. У слона обнаружились просто-напросто глисты. Что касается кули, то массовое дезертирство объяснялось изъятием опиума, который служил им в джунглях профилактикой против лихорадки. Конфискацию нелегального опиума организовал, между прочим, хлопотливый У По Кин, не забывавший вредить Флори. Помог доктор – в ответ на письменную просьбу Флори он решился прислать нужную толику контрабандного наркотического средства, а также передал лекарство для слона с подробной инструкцией, благодаря чему был извлечен шестиметровый глист. Трудился Флори по двенадцать часов в сутки, дополнительно изнуряя себя ночными маршами сквозь хлещущие и обдирающие дебри. Ночами бывало особенно невмоготу. Смертная боль утраты оседала медленно, едва-едва, грозя надолго затянуть процесс.