Дейв помолчал, затем продолжил, почти шепотом:
– Даже сейчас все во мне восстает против этого рассказа. Против всей правды. Я предпочел бы сказать, как сопротивлялся Арделии, боролся с ней, настаивал, что не хочу запугивать бедных детишек… но это было бы враньем. Нет, я все делал, как она мне говорила. Перед Богом грешил. В какой-то степени – из страха перед ней, но главным образом – из раболепного поклонения. Ведь я все еще был на ней помешан. Какая-то низменная часть моей натуры – это, должно быть, свойственно многим из нас – преклонялась перед Арделией. Ее замысел мне нравился. Да-да, нравился.
Вас, конечно, интересует, что именно я делал по ее наущению, но вот всего этого поведать я и не могу. По той простой причине, что не помню. Все в моей памяти перемешалось, как сломанные игрушки в мешках Армии спасения.
Нет, я никого не убивал. Уж в этом-то я твердо уверен. Она пыталась меня заставить… и я почти уступил… но в конце концов все-таки сумел устоять. Только благодаря этому я и выжил, оставаясь наедине со своей совестью. Арделия отобрала у меня душу – лучшую и большую ее часть, – но все-таки не всю.
Дейв задумчиво посмотрел на Наоми, затем перевел взгляд на Сэма. И показалось, что Дейв уже заметно успокоился; возможно, несчастному даже полегчало.
– Помню, как-то осенью 1959 года – да, кажется, это было именно тогда, – она потребовала, чтобы я нарисовал новый плакат для детской читальни. Объяснила свою задумку, и я согласился. Никакого тайного умысла не увидел. Мне даже показалось, что будет забавно. А хотела она, чтобы я изобразил мальчишку, расплющенного паровым катком прямо на улице. И подпись придумала:
ПОСПЕШНОСТЬ ДО ДОБРА НЕ ДОВОДИТ! ВРЕМЕНИ, ЧТОБЫ СДАТЬ КНИГИ В БИБЛИОТЕКУ, У ВАС ПРЕДОСТАТОЧНО.
Сам не знаю, что я нашел в этом смешного. Но охотно согласился. Арделия радовалась как ребенок; Тут же, прямо у нее в кабинете, я и нарисовал плакат. Буквально за несколько минут, ведь я считал, что это просто карикатура… И был уверен, что Арделии мое творение понравится, но не тут-то было. Она насупилась и поджала губы, так что рот почти исчез. Я изобразил карикатурного мальчишку со щелочками вместо глаз, а еще шутки ради пририсовал к губам водителя катка воздушный шар, на котором было написано: «Если у вас есть почтовая марка, можете отправить его вместо открытки».
«Нет, Дейви. – Арделия даже не улыбнулась. – Ты не понял. Этим детей вовремя возвращать книжки не заставишь. Этим ты их просто рассмешишь».
«Что ж, – ответил я, – значит, я просто тебя не понял».
Мы стояли за абонементным столом, и нас могли видеть только выше пояса. Арделия опустила руку, схватила меня за причинное место и, уставившись на меня в упор своими серебристыми глазами, промолвила:
«Я хочу, чтобы ты нарисовал все, как в жизни».
Я даже не сразу понял, что она имела в виду. Потом, когда до меня дошло, не поверил своим ушам.
«Арделия, ты не понимаешь, что говоришь. Если мальчик и в самом деле попадет под каток…»
Тогда она пребольно стиснула мои причиндалы, словно напоминая, кто в доме хозяин, и сказала:
«Это ты не понимаешь меня. Я вовсе не хочу их смешить, Дейви; я хочу, чтобы они рыдали от страха. Возвращайся на место и сделай все как надо».
Голова у меня кругом шла. На столе в кабинете лежал чистый лист ватмана, а рядом стоял стакан виски с соломинкой и листочком мяты; на ватмане я увидел записку от Арделии:
«Д.! На этот раз не жалей красной краски».
Дейв посмотрел на Наоми и Сэма.
– Самым страшным было то, что в кабинет она даже не заходила. Она ни на минуту не оставляла своего места!
Наоми принесла Дейву еще стакан воды. Сэм не преминул заметить, что лицо ее побледнело, а уголки глаз казались красноватыми. Сев рядом, она знаком попросила Дейва продолжать. Старик кивнул и заговорил:
– Я поступил так, как и любой другой алкоголик, окажись он на моем месте. Выпил виски и сделал так, как она хотела. Работал не покладая рук, словно одержимый. Заляпал красками весь ее стол. Мне было на все наплевать. В итоге у меня вышло нечто такое, о чем и вспоминать не хочется… но я помню. От мальчика там мало что осталось. Ботинки валялись неподалеку, а голова была размазана по проезжей части, как блинное тесто по сковороде. А водитель катка – я лишь темный силуэт изобразил – оглядывался через плечо и ухмылялся. Потом я его и на всех прочих плакатах рисовал. Это он, Сэм, сидел за рулем машины, в которой кричал и жался к стеклу похищенный мальчик.