64  

Меня обуревало лишь одно желание – спрятаться подальше, с глаз долой. Я быстро пошел по Мейн-стрит. Ближе к ее концу я уже сбился на бег. К тому времени все в моем мозгу смешалось – и Арделия, и Библиотечный полицейский, и темный человек – тот самый, что управлял паровым катком и сидел за рулем автомобиля, увозившего Растяпу Саймона. Я был почему-то уверен, что сейчас все трое преследуют меня в стареньком «бьюике». Добравшись до вокзала, я снова спрятался в уже знакомом пакгаузе. Забился под нижнюю полку стеллажа, весь дрожа в ожидании, что с минуты на минуту нагрянет Арделия. Я был уверен, что стоит мне только поднять глаза, и я увижу ее мерзкое рыло с ободком.

Тогда я ползком выбрался из пакгауза и вдруг прямо посреди кучи прелой листвы у платформы увидел полбутылки вина. Когда-то я сам ее там оставил, а потом начисто позабыл. В три глотка я осушил бутылку, а потом залез под платформу и отрубился. Очнувшись, я решил было, что проспал каких-то несколько минут – освещение и тени ничуть не изменились. Лишь головная боль прошла и желудок от голода подводило.

– Неужели вы проспали целые сутки? – спросила Наоми.

– Нет – почти двое суток! В контору шерифа я звонил около десяти утра в понедельник, а очнулся под платформой, все еще сжимая пустую бутылку, уже в среду, в восемь утра. Да и сон этот был не простой. Не забудьте – я ведь два года, почти не просыхал от беспробудного пьянства. Добавьте сюда Арделию, детишек и этот кошмар во время детского часа. Два года я вертелся в настоящем аду. Должно быть, нашлась все-таки здравая частичка моего мозга и сумела неким образом отключить меня на какое-то время… Я был словно в коме.

Так вот, когда я проснулся, все было уже кончено. Мертвых детей еще не нашли, но все уже было позади. Я понял это, как только пришел в себя. Внутри образовалась какая-то странная пустота; такое ощущение возникает, когда проводишь языком по десне, где только что был зуб. Но только пустота эта возникла не где-нибудь, а прямо в моем мозгу. И я понял, в чем дело: Арделии не стало. Дьявольское отродье сгинуло.

Выпрямившись в полный рост, я едва не лишился чувств. От голода, должно быть. И тут увидел Брайана Келли, который служил тогда на станции кладовщиком. Он обходил стоявшие рядком контейнеры и что-то помечал в блокноте. Я с трудом проковылял к нему. Когда Келли заметил меня, лицо его исказила гримаса отвращения. А ведь было время, когда мы с ним распивали на пару в таверне «Домино», которая сгорела дотла за несколько лет до вашего приезда, Сэм. Я не ссорился Келли – перед ним предстал грязный, вонючий, насквозь пропахший мочой и перегаром оборванец, из волос которого торчали прелые листья.

«Вали отсюда, старикан, не то я легавых позову», – пригрозил он.

Тот день я на всю жизнь запомнил. У пьяницы ведь многое случается впервые. Вот тогда я первый раз в жизни попросил милостыню. Умолял его подать мне четвертак на чашку чая с бутербродом. Келли пошарил в карманах и достал какую-то мелочь. Он даже не отдал мне монеты, а брезгливо швырнул в мою сторону. Мне пришлось ползать и собирать их посреди золы и грязи. Вряд ли он хотел тем самым унизить меня. Скорее просто не желал ко мне прикасаться. И я его не виню.

Увидев, что я собрал деньги, Келли сказал:

«А теперь, старик, проваливай! И помни: я в самом деле позову копов, если ты еще сюда заявишься».

«Не заявлюсь», – пообещал я и поспешил прочь.

Келли так и не узнал меня. К счастью.

По дороге в забегаловку я проходил мимо газетного киоска и, приостановившись, увидел свежий выпуск «Газетт». Вот когда я понял, что проспал двое суток. Число для меня ровным счетом ничего не значило – я уже давно привык без календаря обходиться, – а вот день недели поразил. Я ведь точно знал, что Арделия выпихнула меня ногой из постели в понедельник. А газета вышла в среду. В следующее мгновение я разглядел кричащие заголовки. Оказалось, что я проспал самый громкий день за всю историю Джанкшен-Сити.

«ПОИСКИ ПРОПАВШИХ ДЕТЕЙ ПРОДОЛЖАЮТСЯ»,

гласил один заголовок. Рядом были помещены фотографии Тома Гибсона и Пэтси Харриген. Другой заголовок извещал:

«ВСКРЫТИЕ ПОКАЗАЛО, ЧТО ПОМОЩНИК ШЕРИФА УМЕР ОТ СЕРДЕЧНОГО ПРИСТУПА».

Внизу – фотография Джона Пауэра.

Я взял одну газету, оставил пятицентовик и, усевшись прямо на тротуар, жадно прочитал обе заметки. Первая, про детишек, была короче. Особой тревоги их исчезновение не вызвало. Шериф считал, что они просто сбежали из дома.

  64  
×
×