Том 1. Камни под водой

Они спустились в кубрик и сели за стол. Вольнов вытер намокшие волосы полотенцем. Пришел механик, нацепил очки в железной оправе и уселся сочинять акт.

Длинный молчал и больше не смеялся.

Вольнов тоже молчал и стучал по столу пальцами.

Потом, головой вниз, кособоча зад и повизгивая от неудобства, спустился по трапу рыжий и мокрый Айк.

— Как звать этого кабысдоха? — спросил длинный.

— Айк, — сказал Вольнов сквозь зубы.

— А тебя как? — спросил длинный.

— Вольнов.

— Слушай, Вольнов, а чего ты такой небритый? У тебя же борода с рыжинкой, а это некрасиво… Небритость подходит только твоему Айку.

— Слушай, ты, как там тебя, — сказал Вольнов. — Какое, собственно, тебе дело до моей бороды?

— Ни-ка-ко-го! — раздельно сказал длинный и опять засмеялся. — А свое судно я еще не принял с завода и долбанул тебя только потому, что соединительная скоба на штуртросе застряла в какой-то щели под рубкой, и руль стал ходить только по семь градусов на борт.

— А зачем на таком ходу ты в ковш полез?

Длинный оживился, отобрал у стармеха карандаш, поискал глазами бумагу, не нашел ничего, кроме акта, перевернул его и стал набрасывать схемку. Механик даже в затылке почесал от такого нахальства.

— Вот, видишь… Ветер был с зюйд-веста, и шел сильный шквал… Он выбрасывал судно на ребра затонувшей баржи…

— И тогда ты дал самый полный вперед?

— Да.

Это было красиво, но рискованно: за полный ход можно было сесть в тюрьму, а за выброс на баржу отвечал бы завод.

Длинный перевернул бумажку с актом и не читая подписал его: «Капитан МРС-7, капитан дальнего плавания Яков Левин».

— Так вот, Вольнов. Ты не злись, у меня не было другого выхода, чтобы спасти суденышко.

А Вольнов уже не злился. Чего нервы портить, если акт уже подписан?

— Но почему вы хохотали, я понять не могу, — сказал Вольнов. Звание «капитан дальнего плавания» произвело на него впечатление.

— Это мне тоже интересно: почему ты смеялся… И подпиши второй экземпляр, — ворчливо сказал стармех. На него романтические звания не произвели никакого впечатления. И потом у него болел зуб.

— Честно говорить? — спросил Левин и сощурился.

— Конечно, — сказал Вольнов, протягивая ему второй экземпляр акта.

— Я всегда смеюсь, когда чувствую себя неудобно. Это потому, что я не нахал. Но, правда, я бы очень хотел им быть. Нахалам легче живется, как говорил мой старый и мудрый дядя Изя…

«Он может говорить без всякого акцента, — подумал Вольнов. — Есть такие евреи, которые иногда специально говорят так, как он сейчас. Такие евреи очень хорошо умеют рассказывать еврейские анекдоты. Он, кажется, славный парень. Только нервный».

— Да, смех есть смех, — глубокомысленно сказал механик.

— Что ты так уставился на мои руки? — спросил Левин у Вольнова. — Думаешь, я подпишу что-нибудь не то? — Он вдруг помрачнел. — Ты мне грубил, а я шутил. Но у всего должны быть границы, ты меня понял?

— А вот слабо вам подраться, полярные капитаны, — сказал механик добродушно и ухмыльнулся.

— Григорий Арсеньич, дорогой, не говори глупости, — попросил Вольнов. — А ты, Яков Левин, не мрачней. Я действительно смотрел на твои руки. Руки много говорят о хозяине… Я как раз по ним решил, что ты, должно быть, нервный.

— Ох уж эти мне домашние психологи, — сказал Левин. — Запомни, у меня не нервы, а двенадцатидюймовые троса… Ну ладно, я к тебе по делу пришел. Флагман приказал снабжение получать. Когда начнем?

— А ты из какого отряда?

— Из второго.

— Значит, вместе поплывем?

— Наверное. Так когда начнем?

— Поужинать надо, — сказал механик.

— Начальство поужинает потом, — сказал Левин и подмигнул Вольнову.

— А у тебя что, горючее есть? — спросил Вольнов.

— Наивный и оскорбительный вопрос, — сказал Левин и встал. Он был очень длинный. — Значит, сейчас я пришлю старпома за снабжением, а потом прошу ко мне вас обоих.

— Я не пью, — сказал механик. — Я теперь только наклейки на бутылках читаю.

— Прискорбно за вас, папаша, — сказал Левин.

Сзади к нему подобрался Айк и ухватил зубами за край плаща.

— Отпусти меня, Рыжий Мотль, — деликатно попросил Левин. И ушел.

3

Уже поздним-поздним вечером они вместе выпили казенного, пахнущего бензином спирта и долго сидели потом на влажных после дождя досках у забора лесопилки. Лиловая блеклая ночь скользила над Онегой. Беззвучная и светлая, дремала вода. И озеро будто прикрыло глаза и дышало чуть приметно, покойно. Пахло свежей рыбой и крапивой. Густые заросли этой крапивы тянулись вдоль всех заборов.