Крестная дочь

Застежку молнии дернули снаружи, в палатку просунулась голова Таймураза.

– Я там совсем задубел от холода, потому что ветер переменился, – Тайм шмыгнул носом. – Можно я тут…

– Пошел к черту. Скажи спасибо, что жив до сих пор. Чтобы ты знал: у меня под спальником ствол. Еще раз сунешься и заработаешь дырку между глаз. Теперь мне человека замочить, а тем более такую мразь как ты, – что высморкаться.

– Тогда хоть одеяло дай, – жалобно проблеял Тайм.

– Иди в машину. Там грейся, хрен собачий.

– Ключей нету.

Панова выкинула наружу спальник и застегнула молнию.

Глава четвертая

На высоте в полтора километра Зубов сделал круг над местом, обозначенным на карте, и посадил самолет в трех километрах от Саифа, на ровную площадку, спрятанную между тремя холмами. Здесь разрослись кусты саксаула, шелестела на ветру выгоревшая на солнце полынь, такая высокая, что местами доставала до пояса. Зубов выбрался из кабины, взвалил на спину рюкзак, повесил на плечо карабин и стал подниматься на ближний холм, направляясь строго на юго-восток.

Путь оказался не слишком длинным, перевалив два холма и взобравшись на третий, Зубов увидел внизу, почти у края склона, глинобитный забор, окружавший несколько построек, убогих лачуг с плоскими крышами и довольно большой дом, крытый железом. Опустившись на землю, Зубов вытащил из чехла бинокль с сорока миллиметровым объективом, двенадцатикратным увеличением и дальномерной сеткой. Винтом центральной фокусировки тщательно отрегулировал обе трубки бинокля и начал наблюдение. От объекта его отделяет около трехсот метров. Солнце садится справа, значит, блики линз бинокля снизу не разглядеть, Зубов находится в безопасности. Впрочем, его никто не видит, просто потому что внизу ни души.

Деревянная изгородь делила хозяйство на три части: жилую, хозяйственную и скотный двор. Здесь кошары для овец, сенные навесы, в большом загоне, рассчитанным на целый табун, всего три лошади, две бурой масти, одна серая в яблоках с черной гривой. Судя по виду, животных не использовали на тяжелой работе, слишком ухоженные. На хозяйственном дворе старые покосившиеся постройки, вместо железа или шифера их крыши выложили дерном. Здесь же размещается то ли ангар, то ли гараж. Коробка высотой три метра, кое-как собранная и сбитая из кусков жести и алюминиевого профиля с тяжелыми воротами и отдельной дверью. Поразмыслив, Зубов решил, что это гараж на пять-семь автомобилей.

Через загородку – большой дом с фундаментом из песчаника и стенами из сырцового высушенного на солнце кирпича. Двускатная шиферная крыша и мезонин с полукруглым окошком. Справа к дому пристроена летняя веранда. Слева что-то вроде кухни: лачуга с плоской крышей и высокой железной трубой, пускавшей в небо серую струйку дыма. Неподалеку высокий колодец из природного камня. Под навесом пыхтит дизельный генератор. По здешним понятиям – это просто царские хоромы.

Когда солнце коснулось краем ближнего холма, из дома вышли два мужчины и направились на хозяйственный двор. Один выше среднего роста в длинном овчинном тулупе, накинутом на плечи, держал в руках охотничий карабин. Другой, невысокий кряжистый мужчина с квадратными плечами, одетый в красную рубаху навыпуск и каракулевую жилетку, нес на плече мешок. Люди, повернувшись спинами к Зубову, остановились у дальней изгороди. Человек в жилетке раскрыл мешок, расставил на перекладине загородки пяток стеклянных бутылок и отошел в сторону. Другой человек сбросил с плеч тулуп, передернул затвор карабина и медленно приподнял ствол. Теперь он стоял в пол-оборота к Зубову, так, что хорошо видел маленький приплюснутый нос, щеки, заросшие щетиной и глаза, суженные в прищуре.

Руки Зубова неожиданно дрогнули. Он положил бинокль на землю и сказал себе, что надо успокоиться, потому что лишнее волнение сейчас совсем ни к чему. Он вытащил из кармана скомканный платок, промокнул влажный лоб. Внизу раздался хлопок выстрела. Ближняя бутылка разлетелась в мелкие осколки. Зубов задержал дыхание и поднес к глазам бинокль. Внизу, расставив ноги и прижав к плечу тыльник приклада, стоял Фарад Батыров.

Выстрел. Разлетелась вторая бутылка.

В следственном кабинете внутренней тюрьмы Девяткин второй час обрабатывал юриста Рувинского. Дважды прокрутив пленку, записанную в ресторане и смонтированную в техническом отделе МУРа, Девяткин сел на край стола и, свесив ноги, просвистел мелодию похоронного марша. Юрист сник, как нежный цветок на жарком солнце.