Пока не пробил час

– Благодарю вас, госпожа Панина!

– А ведь как похоже это лондонское убийство на наше, не так ли, господин Петрусенко? Муж убивает жену…

– Но Криппен хоть любовницу не убивал!

– Ну и что! – Панина иронии не заметила. – Может, он ее через некоторое время тоже убил бы…

Издатель Селецкий попросил у господина Петрусенко интервью для своей газеты. Викентий Павлович не отказал, ответил на все вопросы – настолько подробно, насколько захотел сам.

Одним из тех, кто навестил Викентия Павловича, был цирюльник Мендель Кац.

– Весь город, – вместо приветствия провозгласил он, – восхищается вами и негодует на того мерзавца! – Он покачал головой, словно недоумевая. – Ведь когда вы, господин Петрусенко, у меня в парикмахерской взяли тот клок волос, я сразу понял: подозреваете нашего исправника. Ох, как трудно было поверить! Ведь он тоже был моим постоянным клиентом – воспитанный человек, сдержанный. Но я сам себе сказал: господина Петрусенко прислали из самого Харькова, как лучшего специалиста по убийствам! Если он и ошибается, все равно нет дыма без огня. Но старый цирюльник Мендель никому не сказал ни слова! Вы вот, наверное, думаете: эти брадобреи такие болтливые, рот у них не закрывается. Ведь думаете?

– Я думаю, господин Кац, что вы не болтливы, а разговорчивы, – улыбнулся Викентий Павлович. – Это большая разница.

– Вы умный человек, я это увидел сразу! Вы хотите понять то, о чем другие сразу кричат, обвиняют…

– Вы о террористах?

Кац тяжело вздохнул:

– Да, после того нашего разговора я все думаю: зачем они это делают? Ведь умные мальчики – да, там много умных, образованных юношей, из хороших семей! – а не понимают! Озлобляют же всех против себя, против всех нас… Может быть, они устали быть ниже травы, тише воды?

– Устали быть законопослушными гражданами?

– Нет, господин Петрусенко, вы меня не поняли! – Красивый старик с густой копной седых волос смотрел печальными черными глазами, пышные седые усы тоже свисали печально. – Они устали бояться, быть незаметными… Я так думаю…

– Но очень многие люди живут скромно или, как вы говорите, незаметно. Просто делают свое дело. И потом – почему так уж незаметно? Сейчас есть возможность умным, способным молодым людям, независимо от национальности, учиться даже в университетах – на любом факультете. А потом пожалуйста: делай карьеру, приобретай известность!

Мендель Кац согласно кивал. Сказал:

– Я бы им советовал то же самое. Да только меня никто не спрашивает. А еще я не раз думал: может, нам, евреям, нужно забыть о своей нации? Стать тем, на чьей земле живем? Здесь – малороссами, в России – русскими, в Германии – немцами… Да вот только русские тоже, бывает, убивают людей. Даже беззащитных женщин…

Когда старик ушел, Викентий Павлович долго еще сидел молча, задумавшись. Он прекрасно знал, как непросты те проблемы, которые называются «национальным вопросом». А особенно если речь идет о еврейской нации. Сколько народностей исчезло, растворилось или ассимилировалось под неумолимыми жерновами времени и истории! А вот евреи просочились, как вода сквозь пальцы, не изменив за века ни верований, ни традиций, ни внешнего вида. Это просто загадка истории! Понятно, что они никогда не смогут стать ни русскими, ни украинцами, ни немцами… Но здесь, в Российской империи, куда же выворачивает их колесо тревожно нарастающих событий? Или это они – вернее, те молодые люди, которые называют себя социал-революционерами и которые отчаянно, не щадя никого, в том числе и себя, бросаются в бомбисты, – медленно поворачивают колесо событий туда, куда хотят?..

«А ведь старик приходил не просто навестить меня! – усмехнулся Викентий Павлович, качая головой. – Очень хотелось ему сказать: мол, не только евреи стреляют и убивают… Надо же, как его задело! Русский или украинец услышит о том, что другой украинец или русский совершил преступление, просто махнет рукой: мол, в семье не без урода. А здесь вон какое болезненное самолюбие. Может, в этом – одна из отгадок их национальной устойчивости?..»

29

Когда открытая рессорная коляска подвезла Викентия Павловича, Люсю и Катюшу к вокзалу, он увидел, что провожать его собралась чуть не целая толпа. Конечно, здесь был пристав – проводить губернского следователя входило в его обязанности. Но тут же, чуть в стороне от него, стоял и городовой Зыкин. А еще – доктор Бероев, издатель Селецкий, мировой судья, предводитель земского дворянства, госпожа Панина… Но первый, кто подошел к подкатившей коляске, был Юлиан. На его руку опиралось хрупкое юное существо с огромными серыми глазами, чистым лбом в обрамлении пушистых русых волос. Викентий Павлович впервые увидел Надю Кондратьеву и сразу подумал: «Как они подходят друг другу, эти двое! И ведь похожи: светлоглазые, красивые, одухотворенные лица… Дай Бог, будут счастливы!» Он сразу понял, что Надя – девушка веселая, энергичная, хотя сейчас она была тиха, печаль сквозила даже в улыбке… Он не удержался, погладил ее по руке и сказал тихонько: