Пока не пробил час

– Что да, то да! Сегодня вокруг нее прямо хороводы кавалеров вились! Было бы кто, а то – статистик, кропающий вирши!..

– Милый мой! – Вера положила ладонь на его густые волосы, слегка потрепала их. – Ты так говоришь, словно ревнуешь Наденьку!

– Конечно! – Макаров поднял взгляд на жену, улыбнулся. – Единственная племянница – это почти как дочь. Она ведь и красавица, и приданое за ней большое. А никого достойного рядом с ней я пока не вижу. И вообще, ей, наверное, еще рано о замужестве думать.

Вера пожала плечами:

– Почему же? Мне кажется – в самый раз. Не на меня же ей равняться!

– А почему бы и нет?

– Наденька никого не ждет… А я ждала тебя – почти до двадцати семи лет…

Макаров легонько, ласково взял ладонь жены, поцеловал и прижался щекой. Но Вера вдруг резко встала:

– Пойду, ванна уже, наверное, наполнилась…

Оставшись один, Макаров продолжал задумчиво сидеть в кресле. Усмехнулся, словно отвечая своим мыслям. Да, конечно, он ревнует Наденьку! Но вовсе не так, как сказал об этом жене, однако что с того? Он никогда не сможет приблизиться к ней как мужчина – нет для этого никаких возможностей. Только как дядя.

Ему стало так горько от этой мысли, что в груди, ниже солнечного сплетения, возникла маленькая, но невероятно жгущая точка. Она стала разрастаться, и вот уже горело все тело и кружилась голова. И в этот момент он вдруг понял, что поедет к Любе – непременно и как можно скорее! Вот он только что думал о Наде – и это были почти бестелесные, чистые мечты. Почему же теперь его лихорадит от желания обнять Любочку, сорвать с нее одежду, соединить свое тело с ее смуглой, горячей и неистовой плотью!.. Он понимает – почему: только так возможно заглушить недостижимую мечту-истому. А ведь она, эта мечта о Наденьке, оказывается, не такая уж бестелесная, если только плотской вакханалией можно развеять ее, хотя бы на время!..

Там, на балу, когда Любочка шепнула ему: «Жду!» – он даже подумал: «Нет, сегодня не хочу…» И когда ехал домой, почти выбросил из головы видение уединенной «дачи», будуара на втором этаже, женщины, ждущей его… А вот теперь ему так трудно сдержать нетерпение!..

Когда Вера вышла из ванной, Анатолий уже переоделся в домашний халат и туфли, ждал ее со стаканом теплого молока.

– Пойду теперь я ополоснусь, – сказал жене, – а ты выпей: я уже влил в молоко двадцать капель, правильно?

Последнее время у Веры вечерами часто болела голова. Врач прописал ей успокоительную микстуру в небольших дозах. Лекарство и в самом деле действовало благотворно – убирало боль, успокаивало и приносило крепкий сон. И лишь один Макаров знал, что вместе с микстурой он подсыпал в питье еще и снотворное. Конечно, в тех случаях, когда именно ему удавалось готовить Вере лекарство, вот как сейчас. Иногда это была маленькая доза – просто чтобы она привыкала именно к такому действию своей микстуры и считала это естественным. А иногда он сыпал порцию посильнее – в тех случаях, когда собирался ночью уйти к Любочке. Правда, такое случалось всего дважды: Макаров предпочитал встречаться с любовницей без риска быть уличенным. Однако теперь он не мог ждать – и без того еле сдерживался. Потому и приготовил сам Вере молоко, накапав капель и насыпав хорошую дозу снотворного.

Он заставил себя не торопиться, полежать в теплой ванне – нужно было время, чтобы Вера заснула. И правильно сделал: когда поднялся наверх и постучал в ее дверь, жена не ответила.

– Вера! – позвал он и заглянул в спальню.

Она лежала под легким летним одеялом, руки, сложенные ладошками, – под щекой. Ее привычная поза при спокойном сне. Анатолий еще раз, наклонившись, окликнул:

– Вера, ты уже заснула? – и провел ладонью по ее волосам.

Женщина не шелохнулась. На прикроватном столике, рядом с горящей настольной лампой, стоял пустой стакан из-под молока. Макаров потушил свет, прихватил стакан и вышел в свою смежную спальню. Он не сомневался – жена будет крепко спать до утра. И теперь, уже не сдерживая нетерпения, быстро переоделся в форменный мундир. Конечно, это была ночь с субботы на воскресенье, и он, как знали все его подчиненные, собирался отдыхать после бала у Кондратьевых. Но Макаров хотел подстраховаться: вдруг кто-нибудь случайно увидит его на ночной улице – как он объяснит прогулку в гражданском платье? Объяснить-то несложно, но могут возникнуть сомнения, пойдут слухи… До сих пор он этого благополучно избегал. Но если господин исправник ходит ночью по городу в форме, это совсем другое дело, это каждому ясно – по службе! Может ведь он устроить внезапную проверку своим подчиненным? Это не должно удивлять – у него репутация строгого и непредсказуемого начальника.