Ангел-хранитель

Вадим Илларионович уже успокоился, однако сказал Викентию сердито:

– Россия – не Европа, известное дело. Что нашему человеку хорошо, то немцу – смерть. И вот что я думаю. Если начнет Столыпин все-таки общину крестьянскую ломать, то мы еще не таких катаклизмов дождемся! И голода, и бунтов страшных. Не дай Бог, конечно!.. А ты, Викентий, меня удивляешь: чиновник полицейской службы, и – либерал!

– Ну, положим, не либерал. Но именно служба позволяет мне видеть такое, что заставляет понимать: многое в нашей державе менять надо… Впрочем, как говаривал Цицерон: «Harum sententiarum quae vera sit, deus aliquis viderit» – Какое из этих мнений истинно, ведомо одному только Богу… Ладно, дорогой, времени, поди, уж много. Люся детей уложила, пойдем, погуляем вместе с ней в саду.

Вторая дверь из мастерской выходила прямо на террасу. Там, в кресле, сидела Людмила.

– Наконец-то! – воскликнула она. – Наговорились?

– Прости, дорогая!

Мужчины подхватили ее под руки с двух сторон и пошли по тополиной аллее через сад вниз, туда, где блестела вода одного из прудов.

– Что Саша? Завтра снова к Берестовым поедет? – спросил Викентий.

– Да, непременно. Он подружился и с маленьким князем, и с его воспитательницей. Они звали его. – Люся засмеялась. – Я его спать укладываю, а он все рассказывает, как они в какую-то рыцарскую башню ходили, да что по ночам там привидение бродит…

6

Сын того человека с собакой, которого они встретили на лугу, прибыл в «Замок» на следующий день. Он приехал верхом на спокойной лошадке в сопровождении слуги. Мальчик сразу понравился Алене: крепенький, крутолобый, как бычок, с веснушками, открытой улыбкой и доверчивыми глазами. Он учтиво представился хозяйке дома. Господин Коробов был в Москве, на службе, и ожидался только завтра – на выходные дни. Мадам Коробова поздоровалась с мальчиком и отпустила их играть.

Всеволод сразу повел Сашу на поляну перед домом. В одном ее конце была устроена небольшая площадка, разрисованная белой краской: какие-то круги и большой квадрат. У одной из линий высился столб, а на его верхушке торчала прибитая странная корзина – без дна. Другая корзина, обычная, стояла на земле. Из нее Всеволод достал красивый кожаный мяч, оранжевый.

– Вы, Саша, умеете играть в баскетбол? – спросил он гостя.

– Баск-кетбол? – Саша запнулся на необычном слове. – А что это? Это ведь не футбол?

– О, вы еще не слышали? – обрадовался мальчик. – Так я вам расскажу. Эту игру недавно придумали. В американском городе Спрингфилде, сами ребята из колледжа со своим учителем мистером Нейсмитом. Я уже видел в Париже, как настоящие команды играли, французская и американская. Нужно две корзины, с двух сторон – как в футболе двое ворот. И мяч вот так «ведут».

Он побежал по площадке, ударяя по мячу ладошкой, и вдруг схватил его в руки и бросил мадемуазель Элен. Та, наверное, этого ожидала, потому что сразу поймала, повернулась и бросила прямо в корзину. И попала!

Саша аж подпрыгнул от восхищения:

– Ловко! Я тоже хочу попробовать! Можно?

Сначала он учился попадать в корзину, и смеясь, и сердясь, и смущаясь. Но скоро у него уже получалось. Потом они стали играть: Саша и Всеволод против гувернантки. Уставшие и веселые, пришли на веранду, где их ожидал кувшин со сладким морсом и вазы с грушами, яблоками и малиной – пуар, пом и фрамбуаз, как говорил маленький князь.

В первый день Саша побыл в гостях недолго и вернулся домой с Максимом, который провел это время на конюшне со Степаном и Варфоломеем. Но князь Берестов, с разрешения своей тети, пригласил Сашу приехать назавтра на весь день. Потому утром, сразу после завтрака, Максим отвез мальчика в «Замок» в двуколке, сам вернулся в «Бородинку», договорившись, что приедет за ним часам к шести вечера.

На этот раз мальчики встретились, как старые друзья. И почти сразу перешли на «ты». Причем Саша узнал, что Лодя и гувернантку свою тоже зовет на «ты» и по имени – Аленка. Но только тогда, когда этого не слышат взрослые.

Они сразу побежали на площадку с корзиной и играли в баскетбол, пока их не позвали полдничать. На веранде стояли плетеные кресла и плетеный столик, накрытый полотняной вышитой скатертью. Ребят уже ждал горячий шоколад со сливками и блюдо с еще горячими хрустящими печеньями, которые Лодя называл «брийош», а Алена – «хворост». С аппетитом все уплетая, они весело болтали. Но вдруг Лодя понизил голос и наклонился ближе к Саше: