Амнистия

Руденко рассмеялся. Локтев не смог вспомнить, когда это и при каких обстоятельствах Руденко высоко отзывался о его талантах сыщика. Вспоминалось нечто прямо противоположное.

– Слушай сюда, Кактус, – Руденко стал серьезным. – Если в этот раз ты меня натянешь… Если хоть что-то пойдет не по твоему сценарию… Тогда без вазелина ко мне не приходи. А лучше – с веревкой. Чтобы успеть удавиться до того, как у нас начнется серьезный разговор. Тогда не жди легкой жизни. И легкой смерти тоже не жди. Вон, видишь на стене картину?

Локтев повернул голову в ту сторону, куда показывал палец Руденко. На репродукции сумрачного полотна царь Иван Грозный прижимал к себе истекающего кровью сына.

– Этому чуваку, ну, сыну просто позавидовать можно. Отец навернул его палкой по репе. В репе образовалась дырка. И чувак натурально откинулся. Легкая смерть. Но ты на такую же легкую смерть не рассчитывай. Твоя смерть будет куда труднее. Это я тебе обещаю. А картину предсмертной агонии не напишет даже художник-реалист Шилов, хотя лично я его почему-то уважаю.

Руденко погрозил Локтеву тяжелым кулаком и, довольный собственным остроумием, заржал. Локтев перестал отличать шутку от серьезного разговора. Он долго разглядывал полотно известного живописца, думая о том, что смерть царевича и вправду легкая. Скажем, Зеленский умирал куда тяжелее. Руденко прищурился:

– Скажи мне, где ты сейчас живешь? Где тебя искать в случае надобности?

Придется отвечать правду. Теперь выбора уже не было. Локтев вздохнул, назвал адрес и номер телефона Мухина. Руденко что-то начирикал в своем блокнотике, встал и направился к двери.

* * * *

Тарасов подъехал к домику собаковода Васильца, когда на улице уже смеркалось. Над пригородом зрела, наливаясь зловещей синевой, огромная грозовая туча. Дождя ещё не было. Но время от времени, окрестности озаряли бледные вспышки молний. А вдогонку небесный свод сотрясал раскат далекого грома.

Во всей округе не горел ни единый фонарь, окна домов оставались темными. Ветер гнал по узкой грунтовой дороге клочья газет, оборванные с деревьев листья, мелкий мусор.

На душе Тарасов было тревожно. Он вытащил из бардачка пистолет, положил его в карман пиджака. Запер «Жигули», подошел к калитке и долго барабанил кулаком в крашеные зеленой краской дюймовые доски. Только спустя пять минут во дворе послышались неясные звуки, кажется, скрипнула дверь или половица на открытой веранде, послышался знакомый голос: «Иду, уже иду».

Василец, обутый в галоши на босу ногу, распахнул калитку, пропустил гостя во двор. Накинув на калитку крюк, он забежал вперед.

– Не ждал вас, – сказал Василец. – Не думал, что ещё встретимся. Вы тогда сказали: все забудь. Я забыл.

– Дело есть, – коротко ответил Тарасов. – Думал уж, дома не застал.

– Гроза идет, – крикнул собаковод. – Может, град ударит. Я на огороде огурцы пленкой закрывал.

– А что это темнотища такая на всей улице?

Тарасов с трудом разглядел тропинку под ногами. Он шел, ориентируясь на красный огонек сигареты, которая тлела в руке хозяина.

– Свет у нас вырубили, – вздохнул Василец. – В нашей части поселка. Это часто бывает, особенно летом. Как ваша рука? Зажила?

– Заживает.

Старик провел Тарасова на веранду, показал рукой на стул. Мол, посидите пять минут тут на веранде, пока с пленкой, с огурцами не управлюсь.

В эту секунду блеснула стальным светом молния. Тарасов посмотрел на Васильца. Странно выглядит старик, бледный, как пергамент, в лице ни кровинки. Такое впечатление, будто он только что свою кровь слил в миску, чтобы напоить ей собак. Или это свет такой?

Василец убежал спасать огурцы, а Тарасов устроился на стуле.

Тяжелый выдался день. Целый час он потратил, накручивая номер канувшего в небытие штангиста Кислюка. Может, вернулся? Но когда телефон, наконец, освободился, трубку сняла та самая старая грымза, родственница. «Так он и не возвратился от невесты?» – спросил Тарасов. «Так и не возвратился от толстухи, – в тон ему ответила бабка. – Уж не знаю, что и думать».

Что тут думать, не заснул же Кислюк летаргическим сном на своей корове. «А кто спрашивает?» – задребезжала старуха. Вместо ответа Тарасов положил трубку. Он подумал минуту и набрал номер Бузуева. Тот же результат. Жена Марина льет слезы и тоже не знает, что ей думать.

Тарасов насилу воздержался, чтобы не ответить резкостью. Но вместо резкости задал простой вопрос: «И не звонил он?» «Не звонил», – Марина захлюпала мокрым носом, словно хотела этим хлюпающим звуком выразить всю накопившуюся в душе скорбь о пропавшем муже. Тарасов нажал на отбой и разразился матерной тирадой, но через минуту остыл.