Амнистия

Локтев отошел в сторону и прислонился спиной к сосне. Он подумал, что странная это зарядка, раскапывать чужие могилы. И, действительно, зачем все это нужно, если Осипов уже все рассказал? В деталях воссоздал картину того годичной давности трагического вечера. Что хочет найти Журавлев в могиле?

Локтев на минуту закрыл глаза. Сделалось совсем тихо.

Где– то в вышине пела незнакомым голосом птица. Еще было слышно, как входят лопаты в грунт, как сыплется песок вперемежку с мелкими камушками. Локтев открыл глаза. Яма сделалась уже довольно глубокой, Осипов, ожесточенно махая лопатой, углубился в землю едва не на метр. Журавлев тоже спустился вниз. Он, слишком толстый и неповоротливый, только мешал Осипову работать.

– Фу, мать их, жуки какие-то полезли, – сказал Осипов. – Все, перекур.

Он выбрался из ямы, вытащил из-за уха сигарету, чиркнул спичкой. Осипов облокотился на черенок лопаты, поставив его себе под плечо, глубоко затянулся дымом. Журавлев, не желавший останавливаться, стал копать один.

– Ты не торопись, – сказал ему Осипов сверху. – Могила неглубокая. Если жуки полезли, считай, все. Приехали.

– Да, – согласился Журавлев. – Земля тут совсем мягкая. Скоро уже…

Локтев перестал слушать. Он смотрел вверх, ощущая позывы тошноты. Он боялся показать свою слабость посторонним.

Ветер налетел с озера. Сосны закачали верхушками, издавая странные звуки, похожие на скрип половиц в чужом незнакомом доме. Сверху посыпалась, закружилась в воздухе сухая хвоя. Солнце погасло, на него набежала неизвестно откуда прилетевшая темная туча.

Осипов бросил короткий окурок в траву. Он спрыгнул в яму, стал копать осторожно, стараясь не вгонять лопату в землю на полный штык. Локтев посмотрел на часы. Господи, только восемь утра. Кажется, часы встали. Нет, секундная стрелка бегает, отмеряя деление за делением.

– Все, стоп, – сказал Осипов. – Вот он, первый. Они один на другом лежат. Сверху этот черноволосый Алтынов.

– Точно, вот первый.

Журавлев положил лопату, встал на корточки.

– А что это у него одежда вся в мелкие клочья изрезана?

– Забыл сказать, – Осипов поскреб затылок. – Их перед тем, как в яму бросить, лопатами изрубили. Субботин так сказал. Ну, все выпивши были. Подходили по очереди и рубили их лопатами.

Локтев привалился спиной к сосне. Показалось, до него доходит сладко гнилостный аромат человеческой плоти. Он прикрыл нос ладонью, но запах не исчез. Локтев почувствовал покалывание в животе, напоминающее острую изжогу, сплюнул на землю тягучую слюну.

– Раз уж такое дело, раз уж мы их откопали, надо бы трупы хоть в брезент завернуть, – сказал Осипов. – У меня в лодке брезент лежит. Большой кусок. Будет он им вместо гроба. А то не по-людски все это…

– Можно ещё и табличку поставить? – предложил Журавлев.

– Какую ещё табличку? – опешил Осипов.

– Обычную табличку, какую на могилах ставят. И надпись: «Здесь лежат Алтынов и Яновский. Убиты бандитами».

– Вы уж скажете, табличку. А вот брезент надо обязательно принести.

– Да подожди ты со своим брезентом, – остановил его Журавлев. – Упекся тебе брезент. Сейчас хочу на второго посмотреть. Я перекурю. А ты этого на бок положи, чтобы я другого увидел.

Закинув вверх колено, Журавлев, тяжело дыша, выбрался из могилы. Он сунул в рот сигарету, прикурил от зажигалки. Вытерев платком испарину, расстегнул пиджак.

Осипов, согнувшись в поясе, запыхтел на дне ямы.

Тут Журавлев полез под пиджак, вытащил из-за брючного ремня пистолет и выстрелил Осипову в затылок. Брызнула кровь, кепка слетела с головы Сергея Николаевича.

Выстрел прокатился эхом между деревьями и стих. Осипов, не издав ни звука, тяжелым мешком упал на дно ямы. Журавлев с дымящимся пистолетом в вытянутой руке стоял на краю могилы и странно усмехался. Наконец, он сунул пистолет за пояс, поднял с земли стреляную гильзу и опустил её в нагрудный карман пиджака.

Локтев с отвалившейся челюстью замер на месте.

Сцена была такой дикой и быстрой, что он на время потерял дар движения и речи. Возможно, если бы не дерево, подпиравшее спину, Локтев свалился бы с ног от неожиданности.

– Что… Что же вы наделали? – голос Локтева сделался тонким, чужим.

– А ты чего хотел?

Журавлев продолжал усмехаться.

– Чтобы эта зараза и нас с тобой лопатой на куски порубала? И гнили бы мы в этой яме. Там в лодке под брезентом у него обрез шестнадцатого калибра. А под правой бирючиной на ремешке заточка.