Язычник

– Прогони их, если не веришь, – сказала Наталия, прижимаясь к плечу Ярополка и заглядывая ему в глаза.

– Чтобы они перебежали к Владимиру?

– Тогда – казни их. Ты же архонт.

– У нас так не делают, любимая. Да и не получится это. Некому. Гридни мои не пойдут на такое. Не по Правде это. Даже пожелай я такое, все от меня отвернутся. Весь Киев меня осудит. Вот если бы их уличили в предательстве… А у меня против них ничего нет. Только слова Блуда. Но можно ли верить Блуду? Он злоумышляет против них, они – против него. Помнишь, я рассказывал тебе про печенега-ромея, которого они привели? Говорил ли он правду – или его науськали Артём с Серегеем? Я чувствую, что мог бы узнать правду, если бы допросил его сам. Но ромей этот повесился… Вернее, кто-то помог ему повеситься. И этим кем-то мог быть и Блуд, и его соперники. Не знаю, Наталия, кому мне верить? Как поступил бы на моем месте ваш кесарь?

– Кесарь не поверил бы никому, – уверенно ответила Наталия, дочь патрикия империи, вынужденная принять монашеский постриг, чтобы сохранить жизнь. – Но опирался бы на тех, кто более от него зависит. И тех, кто более враждебен твоим врагам.

– Тогда это Блуд, – Ярополк вздохнул. – Владимир с родом Серегея давно дружен. Сыновей его пощадил. И в Киеве их любят. А Блуда не любит никто. И с Владимиром ему не сговориться. Владимир – воин, тур. А Блуд – хитрый лис. И родичей сильных у него здесь нет. Он знает, что только я – его опора. Решено, моя любовь. Я приму то, что советует Блуд.

Сказал – и опечалился. Серегеичи были ему куда больше по нраву, чем скользкий и жадный боярин.

Глава двадцать шестая

Хитрость боярина Блуда

На сей раз Блуд сам приехал на переговоры. То есть сначала он направился в Вышгород, однако с полпути свернул и с небольшой дружиной из самых верных направился к лагерю Владимира.

Пару раз его останавливали киевские дозоры. Тогда боярский холоп показывал личный знак Ярополка (сам Блуд решил не сказываться) – и дозоры расступались.

У лагеря Владимира (князь, как и предполагал Артём, к ночи отступил от Киева) Блуда остановили уже караульные новгородского князя. Им был предъявлен значок Владимира. Однако северяне (дозор был из новгородских ополченцев) проявили разумную осторожность: очень вежливо потребовали от боярина и его спутников сдать оружие.

Вои Блуда могли бы с легкостью порубить новгородцев, однако по знаку боярина послушно отдали мечи и луки.

Разоружив киевлян, новгородцы сразу перестали быть вежливыми и доставили киевлян не к шатру Владимира, а к собственному тысяцкому – новгородскому боярину Удате.

Уж как тот удивился, увидав своего давнего знакомого Блуда!

– Никак сдаваться пришел, княжий сын? – насмешливо проговорил Удата.

С Блудом у него были давние счеты. Торговые и даже личные. Блуд в свое время, пользуясь положением доверенного боярина Ольги, изрядно обдирал новгородских торговых гостей. А однажды три дня продержал людей Удаты в порубе – покуда не внесли выкуп.

Выкуп вносил сам Удата. В тот раз Блуд вспомнил, что отец его был самовластным моравским владетелем, и для пущей важности приказал величать себя князем.

Теперь, решил Удата, настало время расквитаться.

– Вяжите их, – велел новгородский тысяцкий.

Его вои, втрое превосходящие числом, накинулись на обезоруженных киевлян. И вновь Блуд велел своим не сопротивляться.

– Ты пожалеешь, новгородец! – пригрозил он Удате. – Твой князь шкуру с тебя спустит!

– Сначала я спущу ее с тебя! – мстительно посулил Удата. – Ну-ка разденьте его да уложите на колоду!

Однако наказать давнего обидчика Удате не удалось.

Полог вместительного шатра откинулся, и вошел Владимир.

Одно движение его бровей – и верные гридни мгновенно поставили Блуда на ноги и освободили от пут.

– Это враг мой, – недовольно проворчал Удата.

Не решившись, впрочем, помешать дружинникам Владимира. Да он бы и не смог.

– Это мой друг! – с нажимом произнес Владимир. Подошел вплотную к Удате, сгреб его за выю мозолистой рукой и прошипел в ухо: – И мой ключ от Киева! – И, оттолкнув тысяцкого от себя, произнес громко: – О том, что видели, – ни слова. Всех касается! Узнаю, что кто-то проболтался, – отдам ярлу Торкелю. Он мне давеча говорил, что хочет Одину особую жертву принести.

И покинул шатер. Гридни окружили связанных киевлян и повели за князем, оставив вспотевшего от переживаний Удату и его ближников размышлять о том, что такое особая жертва в исполнении ярла Торкеля, изрядно искушенного в медленном и очень неприятном умерщвлении человеков.