Долгая прогулка

Беззубый, с впалыми щеками старик в костюме дяди Сэма потрясал плакатом:

“Отберем Панамский канал у красных ниггеров!" Но в целом толпа была такой же скучной и однообразной, как дорога.

Гэррети опять задремал, и во сне низкий голос спрашивал его снова и снова: «Ты понял? Ты понял? Ты понял?» Он не знал, чей это голос — Стеббинса или Майора.

Глава 12

“Шел я по дороге, на дороге грязь.

Снял с ноги ботинок, а в ботинке кровь.

Кому водить?”

Детская считалка

Как-то они дошли до девяти утра.

Рэй Гэррети запрокинул голову и полил себе на лицо водой из фляжки.

Холодная вода немного отогнала сон.

Он вновь оглядел своих спутников. Макфрис уже порядочно оброс щетиной, черной, как его волосы. Колли Паркер осунулся, но выглядел еще крепким.

Бейкер казался призраком. Скрамм кашлял глубоким, громыхающим кашлем, знакомым Гэррети с детства — в пять лет он болел пневмонией.

Ночь прошла в сонном мельтешений дорожных знаков. Бангор.

Хэмпден.

Уинтерпорт. Солдаты убили только двоих.

Теперь день разгорался снова. Идущие шутили насчет своих бород… Но ни в коем случае насчет ног. Гэррети натер на правой ноге несколько маленьких мозолей, но толстый носок смягчал боль. Они только что миновали знак: «Огаста 48 Портленд 777».

— Это дальше, чем ты говорил, — сообщил Пирсон. Его волосы безжизненно свисали на измученное лицо.

— Я не дорожная карта, — сказал Гэррети.

— Но… Ты же отсюда.

— Плевать.

— Да, — в усталом голосе Пирсона сквозило смирение. — Господи, я никогда больше не сделаю этого.

— У тебя и не будет такой возможности.

— Точно, — голос Пирсона упал. — Я придумал кое-что. Когда я почувствую, что не могу больше, я выбегу прямо в толпу. Тогда они не посмеют стрелять.

— Они выпихнут тебя обратно, — сказал Гэррети. — Чтобы посмотреть, как тебя кончают. Вспомни Перси.

— Перси ни о чем не думал. Просто пытался убежать в лес. Рэй, ты не устал?

— Конечно, нет, — Гэррети гордо хлопнул себя по груди. — Я так, прогуливаюсь перед завтраком.

— А я плох, — пожаловался Пирсон, облизнув губы. — Даже думать тяжело.

А в ноги будто всадили по гарпуну, так…

— Скрамм умирает, — сообщил подошедший Макфрис.

— Что? — в унисон спросили Гэррети и Пирсон.

— У него пневмония.

Гэррети кивнул:

— Я этого и боялся.

— За пять футов слышно, как хрипят его легкие. Будто через них пропускают Гольфстрим. Если сегодня будет так же жарко, он просто сгорит. — Бедняга, — сказал Пирсон, но в его голосе ясно слышалось облегчение.

— Он ведь женат. Что его жена будет делать?

— А что она может сделать? — спросил Гэррети. Они шли совсем рядом с толпой, уже не замечая рук, тянущихся к ним, чтобы потрогать. Маленький мальчик хныкал, что хочет домой.

— Обращаюсь ко всем, — сказал Макфрис. — Думаю, тот, кто выиграет, должен будет что-то сделать для нее.

— А что?

— Сам решит. А если этот урод забудет, мы все будем являться к нему и душить по ночам.

— Ладно, — сказал Пирсон. — Чего уж.

— Рэй?

— Конечно. А с Барковичем ты говорил?

— Этот хер родную мать из воды не вытащит, если она будет тонуть?

— Все равно я поговорю с ним, — сказал Гэррети.

— Может, еще со Стеббинсом поговоришь? Ты ведь единственный, кому это удавалось.

— Я могу сказать, что он ответит.

— Что?

— Он спросит, почему он должен это делать. И я не буду знать, что ему ответить.

— Тогда пошли его к черту.

— Не могу, — Гэррети пошел по направлению к маленькой, согнувшейся фигуре Барковича. — Он, единственный, кто еще уверен, что выиграет. Баркович был в забытьи. С полузакрытыми глазами и щетиной на смуглых щеках он походил на потертого игрушечного медвежонка. Свою оранжевую шапку он или потерял или выбросил.

— Баркович!

Баркович встрепенулся:

— Что? Кто это? Гэррети?

— Да. Скрамм умирает.

— Кто? А, понял. Рад за него.

— У него пневмония. Похоже, он не доживет до конца дня.

Баркович внимательно оглядел Гэррети своими глазами пуговками. Да, он был очень похож на старого, забытого детьми игрушечного медвежонка.

— А тебе-то что, Гэррети?

— Ну, он ведь женат и… Глаза Барковича расширились, пока не стало казаться, что они вот-вот выпадут.

— Женат? Женат? Эта жопа с ушами…

— Тише ты, ублюдок! Он может услышать!

— Мне плевать! — Баркович повернулся к Скрамму и заорал изо всех оставшихся сил. — Что ты думал, идиот, когда впутался в это?! Что это игра в салочки?!