– Сколько же осталось?
– Только четыре. Четыре крупных большеколесных корабля, о которых прежде никто не слышал. – Грув протянул список Эбнеру Маршу. Там, аккуратным столбиком, печатными буквами были написаны четыре названия:
«Б. ШРЕДЕР»
«КУИН СИТИ»
«ОЗИМАНДИАС»
«Г.Ф. ХЕКИНДЖЕР»
Марш, хмурясь, долго и пристально рассматривал список, словно в имени должна скрываться подсказка, а он ее не видит.
– Они вам говорят о чем-нибудь, капитан?
– Это не «Б. Шредер», – вдруг сказал Марш. – Его строили в Нью-Олбани примерно в то же время, когда мы строили «Грёзы Февра». – Он почесал затылок.
– А последнее судно! – Грув указал пальцем. – Взгляните на инициалы, капитан. Г.Ф. Может, под ними скрываются «Грёзы Февра»?
– Может быть. – Марш начал вслух произносить имена:
– Г.Ф. Хекинджер. Куин Сити. Ози… – Это было трудное. Он порадовался, что ему не требовалось произносить его по буквам. – О-зи-ман-ди-ас.
И тогда медлительный ум Эбнера Марша, который никогда ничего не забывал, выдал ответ – с легкостью, с какой река выбрасывает на берег плывущую корягу. Над этим словом не так давно он уже ломал голову, листая книжку.
– Минутку. – Марш поднялся и быстро зашагал в свою каюту. Книги лежали на дне одного из ящиков комода.
– Что это? – спросил Грув капитана, когда тот вернулся.
– Дурацкие стихи, – ответил Марш.
Он полистал Байрона, но ничего не нашел там, тогда переключился на Шелли. Искомое лежало перед глазами. Марш откинулся на спинку стула, нахмурился и снова перечитал.
– Капитан, – тронул его Грув.
– Послушайте вот это, – сказал Марш и прочел вслух:
– Что это?
– Стихотворение, – сказал Эбнер Марш. – Дурацкое стихотворение.
– И что оно означает?
– Оно означает, – сказал Марш, закрывая книгу, – что у Джошуа депрессия от поражения. Хотя причину этого вы пока не поймете, мистер Грув. Важно одно: предмет нашего поиска носит название «Озимандиас».
Тогда Грув протянул ему другой листок бумаги.
– Я выписал сюда из газет еще кое-какие сведения, – пояснил он и прищурился, чтобы разобрать собственный почерк. – Давайте посмотрим. Этот Ози… Ози, как там бишь его, обслуживает линии Натчеза. Хозяина зовут Дж. Энтони.
– Энтони, – повторил Марш. – Черт. Второе имя Джошуа – Энтони. Натчез, говорите?
– Натчез – Новый Орлеан, капитан.
– Мы останемся здесь на ночь. Завтра с рассветом тронемся в Натчез. Вы меня поняли, мистер Грув? Не хочу терять ни минуты светового дня. Чтобы с восходом солнца наши паровые котлы уже вовсю работали, и мы были готовы к путешествию.
Может, у бедного Джошуа и не оставалось ничего, кроме отчаяния, но Эбнер Марш чувствовал, что настроен куда решительнее. Ему предстояло свести кое с кем счеты, а потом, когда он покончит с этим, от Деймона Джулиана не останется ничего, как и от той дурацкой статуи.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. На борту парохода «Эли Рейнольдз». Река Миссисипи, октябрь 1857 года
В ту ночь Эбнер Марш не спал. Длинные часы темного времени суток он провел в своем кресле на штормовом мостике, сидя спиной к смутным огням Виксбурга, лицом к реке. Ночь была прохладной и тихой, вода походила на черное стекло. Временами в поле зрения в венце огней, дыма и искр возникал какой-нибудь пароход, нарушая тишину всплесками воды. Пароход швартовался у причала или проходил, звук его гудка угасал вдали, и безмолвная темнота снова поглощала округу. Над водой серебряным долларом висел месяц. Эбнер Марш прислушивался к вечному говору реки, на фоне которого звучали натужные скрипы старушки «Эли Рейнольдз», случайные голоса или звуки шагов, обрывки песни, доносившиеся со стороны Виксбурга. Река катила свои воды на юг, билась о борт судна, словно хотела увлечь его за собой дальше на юг, туда, где ждали его люди ночи и «Грёзы Февра».
По странной причине Марш чувствовал себя преисполненным ночной красоты и той темной прелести, которая так трогала хромого британца Байрона. Капитан прислонил спинку стула к старому колоколу и устремил взгляд на луну, звезды, реку, подумав, что, возможно, ему в жизни выпал последний момент тишины и покоя. Потому что завтра или послезавтра он непременно найдет «Грёзы Февра», и летний кошмар может начаться сызнова.