Слепой Орфей

– К тебе гости,– негромко сказал он.– Ты не против?

– Нет… – тихий-тихий голос, почти шепот.

Стежень кивнул Шведову, тот приблизился.

– Марина…

Женщина посмотрела на него, потом на Глеба…

– Марина… – прошептала она.– Это я, да?

Сцепленные за спиной пальцы Шведова сжались так, что покраснели костяшки, но лицо он удержал.

– Да,– сказал он.– Это ты. А меня помнишь, Марина?

Глаза женщины заблестели.

– Нет,– прошептала она.– Нет, я…

Грошний не выдержал, шагнул вперед, встал по другую сторону кровати:

– Маринка, сестренка, не плачь, я с тобой…

Женщина посмотрела на Дмитрия, губы ее задрожали…

– Кто?.. Я… Глеб, пожалуйста…

Стежень тут же оказался рядом, оттеснив Грошнего. Правой рукой он прикрыл ее глаза, а пальцами левой, легкими прикосновениями, начал поглаживать бледный влажный лоб. Женщина вздохнула, с всхлипом, как ребенок. Лицо ее расслабилось, дыхание стало ровным. Глеб убрал руку – Марина спала.

Щелчок – и кровать вернулась в прежнее положение. Снова заиграла музыка. Стежень мотнул головой: уходим.

Уже в гостиной он негромко сказал Шведову:

– Спасибо.

– Не за что,– так же тихо отозвался Виктор.– Глеб, это пройдет?

Стежень ответил не сразу, но ответил честно:

– Не знаю.

Шведов больше ничего не спросил, просто кивнул и отошел.

Этот человек начинал нравиться Стежню. Скверно.

– Я их не знаю, Глеб, и не хочу их знать!

– Тише, маленькая, тебе нельзя волноваться. Дима – твой брат…

– Мне не нужен брат! Мне никто не нужен, только ты!

– Хорошо, хорошо, счастье мое! Не плачь, я здесь, с тобой…

Елена Генриховна Энгельгардт услышала хруст, непонимающе посмотрела на сломанную заколку…

А, это руки, сами…

– Глебушка… – прошептала она.– Глебушка, что мне делать? Что мне делать, если я тебя люблю? Если я не могу быть единственной, если я не могу избавиться от этой… Пусть я буду третьей, хоть рядом, я привыкну, я даже научусь у тебя ее любить… Пожалуйста, пусть так будет! Иначе я не выдержу… Пожалуйста…

Слезы текли по ее нежным атласным щекам, хрустальный кулон на груди пульсировал в такт ее прерывистому дыханию.

За окном шумел ветер.

Глава девятая

Человек в черной рубашке почтительно глядел на Морри. А Морри-алчущий был в ярости. У него, у него отняли! Морри-разум не разделял ярости Морри-алчущего. Он не желал рисковать. Рано или поздно случай все равно представится. Бессмертному спешить некуда. Кроме того, Морри-разум понимал: для его нынешних целей существовать в обычном человеческом теле предпочтительней, чем в теле трансформированном. А с тем, что осталось от старого тела, Морри-разум не связан. В отличие от Морри-алчущего. Именно поэтому Морри-разум не мог воспрепятствовать посягателю. А мог бы, так скорее всего не стал. Что есть душа женщины? Ничто.

* * *

– Чуешь? – спросил Дедко.– Гость к нам. Кто?

Бурый прислушался, сначала ухом, потом внутри.

– Баба,– сказал уверенно.– Боится.

– А то! – удовлетворенно кивнул Дедко.– Ясно, боится. Я ж не мельник. И какое дело ее ко мне ведет в таку пору?

– Тайное,– ответил ученик.– Кабы явное – засветло пришла бы.

– Баба… – задумчиво пробормотал Дедко, глянул на ученика, велел: – Иди рожу вытри, сажа на носу.

Бурый удивился: никогда прежде Дедко чистотой не озабочивался. Однако нос вытер. Дедко между тем напялил на голову волчью лохматую шапку, сапоги обул, уселся на лавку. Важный, ноги расставил, рядом – посох резной. Грозен видом.

Ученику сие казалось пустым скоморошеством. Ведун и в рваных портах страшен. Как-то даже сказал о сем Дедке, а тот лишь ухмыльнулся.

– Умный,– сказал,– дуракам кулак кажет, а лёза за пазухой таит.

Гостья под дверьми топталась недолго. Лишь Дедко разместился – стук.

– Отвори,– велел он ученику.– Да не сразу. Вот, хотя бы сперва в печку подбрось.

Бурый исполнил в точности.

Вошедшая, баба средних лет, высокая, крупная, с лицом властным, но сейчас оробевшим и беспокойным, поздоровалась (Дедко не ответил), сбросила овчину и, не решаясь присесть или заговорить, переминалась ногами в валяных сапогах да прятала руки за спину.

Бурый, отойдя в тень, глядел, как Дедко учит бабу. И сам учился.

– Я… – не выдержав, начала пришелица, но Дедко хлопнул ладонью по скамье, и она осеклась.

Дедко держал молчание, пока не счел, что властолюбство гостьи полностью схвачено страхом. Только тогда махнул на соседнюю лавку: