Дикие карты

«Он уже десять лет как держит шляпу в хоботе, но всей радости от этого — натуралы только плюют туда. Все, с этим покончено. Мы больше не клянчим, мы диктуем им, ДСО диктует им, и пусть зарубят это себе на своих хорошеньких носиках — а не то мы поможем».

ДСО — это «Джокеры за справедливое общество», и с СДПК у них столько же общего, сколько у пираньи с какой-нибудь из тех жирных лупоглазых золотых рыбок, что плещутся в декоративных прудах перед приемными дантистов. У ДСО нет ни Таха, ни Джимми Рузвельта^[91], ни преподобного Ральфа Абернати^[92], которые помогали бы их совету директоров, — у них и совета директоров-то нет, если на то пошло, и они не продают членство заинтересованным гражданам и сочувствующим тузам. Хьюбу было бы чертовски не по себе на митинге ДСО — что с хоботом, что без хобота.

...Даже в четыре утра Вилледж — это вам не Джокертаун. Где-то здесь должен быть тот парень, которого мы собрались искать: наполовину черный и на сто процентов туз, сутенер, у которого, как говорят, лучшие девочки во всем городе, но нам никак его не найти. Кройд твердит, что все улицы изменяются прямо на глазах, как будто они живые и собираются достать его. Машины притормаживают, стоит им увидеть, как Кройд приплясывает на тротуаре на своих паучьих трехсуставчатых ногах, и мгновенно прибавляют газу, стоит ему взглянуть на них и рыкнуть. Мы оказываемся перед магазинчиком, и он тут же забывает о сутенере, которого нам надо найти, и решает, что он умирает от жажды. Он хватает своими клешнями стальные ставни, кряхтит и одним рывком отрывает их целиком от кирпичной стены, а потом ими же и выбивает витрину.

...Где-то на половине ящика мексиканского пива мы слышим вой сирен. Кройд открывает пасть и плюет в дверь, его ядовитый плевок попадает на стекло и начинает разъедать его.

— Они снова сели мне на хвост, — говорит он голосом, полным обреченности, ненависти, наркотической ярости и паранойи. — Все против меня. — Кройд смотрит на меня, и готово: я понимаю, что по уши влип в дерьмо. — Это ты навел их, — говорит он, и я убеждаю его: все не так, он мне нравится, у меня куча друзей-джокеров, и тут на улице начинают мигать красные и синие вспышки.

Кройд вскакивает на ноги, хватает меня за шкирку и вопит:

— Я не джокер, мать твою, я туз, понял, скотина? — и швыряет меня прямо в другую витрину, которая еще не разбита.

...Пока я валяюсь в канаве и истекаю кровью, он совершает собственный выход с шестью бутылками «Дос Эквиса» под мышкой, и копы начинают палить в него, но он только смеется над ними, потом начинает карабкаться вверх. Его когти оставляют в кирпичах глубокие отметины. Когда он оказывается на крыше, то первым делом воет на луну, потом расстегивает портки и поливает нас всех, прежде чем скрыться...

Стивен Ли

Нити

«Strings»

Смерть Андреа Уитмен была целиком и полностью на совести Кукольника. Без него подспудная страсть, которую четырнадцатилетний умственно отсталый парнишка питал к своей юной соседке, никогда не вылилась бы в ослепляющую ярость. Это не Роджер Пеллмен заманил Андреа в рощицу за школой Святого сердца в предместье Цинциннати и там сорвал с насмерть перепуганной девочки одежду. Это не он снова и снова вонзал свою странно затвердевшую плоть в Андреа, пока его не сотрясла мощная, опустошающая разрядка. Это не он взглянул на распростертую на земле девочку с перепачканными темной кровью бедрами и ощутил неодолимое отвращение, которое заставило его схватить с земли большой плоский камень. Это не он превратил белокурую голову Андреа в неузнаваемое месиво из окровавленной плоти и раздробленных костей. Это не он пришел домой голый, с ног до головы покрытый ее засохшей кровью.

Роджер Пеллмен никогда не сделал бы ничего подобного, если бы не Кукольник, притаившийся в неведомых закоулках его бедного поврежденного рассудка, паразитировавший на эмоциях, которые он обнаружил там, манипулировавший мальчиком и разжигавший юношескую лихорадку, снедавшую его тело. Разум Роджера был слабым, податливым и беззащитным; Кукольник надругался над ним ничуть не менее жестоко, чем Роджер — над телом Андреа.

Кукольнику было одиннадцать лет. Он ненавидел Андреа, ненавидел ее со всем жаром избалованного ребенка — за то, что она предала его и посмеялась над ним. Кукольник был мстительной фантазией мальчика, зараженного вирусом дикой карты, мальчика, который по глупости признался ей в том, что она ему нравится. Возможно, сказал он девочке, которая была старше его, когда-нибудь они даже поженятся. При этих словах брови Андреа поползли вверх, и она со смешком убежала прочь. На следующее же утро на него показывала пальцами вся школа, и он с обжигающим стыдом понял, что она рассказала об этом всем своим подружкам.

---

91 Сын Ф. Д. Рузвельта.

92 Лидер негритянского движения.