Глаза дракона

Глава 70

Я думаю, вам уже понятно, каким образом Питер намеревался бежать, потому что вам известно больше, чем Пейне. Но пришла пора рассказать об этом подробнее. Он хотел использовать нитки из салфеток, чтобы свить веревку. Я знаю, многие из вас рассмеются, услышав это.

«Нитки из салфеток, чтобы спуститься с высоты триста футов! – скажут они. – Или ты, сказочник, сошел с ума или Питер!» Ничего подобного. Питер отлично знал высоту Иглы и знал, что нельзя брать из каждой салфетки слишком много ниток. Какая-нибудь прачка может заметить это, сказать подруге, и так это дойдет до… Бесона. Питер не боялся: тупой сторожевой пес.

Дойдет до Флегга.

Флегг убил его отца…

…и Флегг наблюдает за ним.

Конечно, Питер думал о многом: о затхлом запахе салфеток, о том, кто удаляет с них гербы, – один человек или новый для каждой партии. Но больше всего он думал о том, сколько ниток брать из каждой салфетки. Наконец он решил задачу.

«И все равно, – скажете вы, – разве можно сплести из ниток веревку, достаточно прочную, чтобы выдержать сто семьдесят фунтов? Нет, похоже, что ты шутишь!» Но те, кто так думает, забывают про кукольный дом… – и про ткацкий станок в нем, такой маленький, что отлично мог ткать нитки из салфеток. Из него убрали нож для обрезки ткани, но все остальное осталось и работало.

Так кукольный дом, который еще тогда, много лет назад, не понравился Флеггу, стал теперь единственной надеждой Питера на спасение.

Глава 71

Нужно быть более искусным рассказчиком, чем я, чтобы поведать о пяти годах, которые провел Питер на вершине Иглы. Он ел, спал, смотрел в окно на город; он молился на ночь; он видел сны о свободе. Летом в его камере было жарко, зимой холодно.

Второй зимой он заболел гриппом и едва не умер.

Он лежал в жару под тонким одеялом, непрерывно кашляя. Сначала он боялся в бреду проговориться о веревке, спрятанной между двух неплотно уложенных камней в восточной стене спальни. Летом, когда ему стало хуже, веревка казалась ему уже ненужной. Он думал, что умирает.

Бесон и его подручные тоже так думали и ждали этого. Однажды ночью, когда за окном бушевала буря, Питеру в бреду явился Роланд. Принц был уверен, что отец пришел забрать его в Далекие Поля.

«Я готов, отец! – крикнул он. – Пошли!»

«Еще рано, – ответил отец.., или призрак.., или кто бы то ни был. – Тебе еще многое нужно сделать».

«Отец!» – закричал Питер изо всех сил, и тюремщики внизу замерли, уверенные, что дух короля Роланда явился, чтобы утащить Питера в ад. В ту ночь они больше не пили, а наутро один из них отправился в церковь, вновь обратился к вере и впоследствии даже стал священником. Его звали Корран, и я расскажу вам о нем в другой раз.

Питер на самом деле видел духа – но был ли то настоящий призрак его отца, или он родился в его воображении, я не могу сказать.

Голос Питера стал тише; стражники больше ничего не слышали.

«Здесь так холодно.., а мне жарко».

«Бедный мальчик, – сказал отец. – Ты пережил тяжелые испытания, и это еще не конец. Но Деннис узнает…» «Что узнает?» – спросил Питер. Его щеки горели, но лоб был бледным, как свечка.

«Узнает, куда ходит во сне лунатик», – прошептал отец и вдруг исчез.

Питер провалился в обморок, который перешел в крепкий сон, и во сне болезнь отступила. Юноша, который весь последний год делал по шестьдесят наклонов и сто приседаний по утрам, проснулся на следующее утро слишком слабым, чтобы сделать это.., но он снова был здоров.

Бесон и его подчиненные были разочарованы, но с тех пор предпочитали не подходить к Питеру близко.

Это облегчило его работу. Но ненамного.

Я не в силах рассказать вам о бесконечном, изматывающем труде Питера. Многие часы, иногда с паром, выдыхаемым изо рта, иногда с льющимся по лицу потом, всегда в страхе разоблачения, в одиночестве, сопровождаемый лишь невеселыми мыслями и почти абсурдными надеждами, он ткал и ткал. Я многое могу рассказать, но невозможно передать чувство этих долгих часов, дней, недель, в течение которых время, казалось, остановилось. Об этом могли рассказать только великие мастера, искусство которых давно умерло. Пожалуй, единственным, что зримо свидетельствовало о прошедшем времени, была борода Питера. За 1825 дней она стала длинной и пушистой, доходя до середины груди, и, хотя юноше был только двадцать один год, в ней кое-где серебрилась седина. Не росла борода только там, где ноготь Бесона оставил шрам.