Дочки-матери

Но в последнюю секунду она споткнулась – то ли арматура в земле, то ли камень – и полетела лицом вниз. Успела закрыть голову рукавами куртки за секунду до того, как упала на поваленный на землю забор.

Принцип «не бей лежачего» в подростковом мире давно отменили. Удары посыпались на девочку один за другим.

Мака вывернулась и, не глядя, размахивала руками и ногами, раздавая ответные слепые тычки. Но боль с каждой минутой становилась все сильнее. Мысленно она уже видела карету «Скорой помощи», больницу.

Перед глазами все плыло, в ушах раздавался ровный гул, а потом она вдруг почувствовала, что бой прекратился.

Открыла глаза и сквозь туман увидела над собой лица двух взрослых мужчин, за спиной которых прятался Фил.

– Живая? – спросил один.

– Да.

– Вставай, – он протянул ей руку, – скажи папке, в милицию пусть идет. И к директору школы.

– У меня нет отца, – ответила она и залилась слезами от боли и от обиды.

Глава 4

Игорь по-прежнему не брал трубку. Инна звонила ему каждый день в надежде на то, что он отзовется. Но чем дольше она слушала в телефоне гудки, тем глубже погружалась в депрессию, из которой – она это знала точно – будет непросто выбраться.

Она уже не раз думала о том, чтобы набраться наглости и явиться к нему домой, но стоило представить себе, как она стоит перед закрытыми дверями подъезда, слушает гудки домофона, и решимость улетучивалась. Игорь сам мог найти ее, если бы захотел – знал название журнала, в котором она работает: достаточно было взять в руки один экземпляр и заглянуть в выходные данные. Или зайти на сайт их издания. Но «человеку творческому нужна независимость». Этим все сказано.

Она старалась заполнить каждую минуту работой, чтобы не расклеиться и сохранить видимость «все хорошо» ради Сашки. При дочери прятала лицо, отворачивалась. Благо повод для этого всегда находился: то полы, то посуда, то шипящая сковорода.

Инна прекрасно помнила, как безутешно ревела девятилетняя Сашка три дня напролет, когда выяснила, что маме нравится какой-то там дядя Витя. Наотрез отказалась знакомиться, не помогали никакие приманки: ни луна-парк, ни кино, ни кафе. А сейчас, в переходном возрасте, можно себе представить, чем все обернется, если она узнает, что мать страдает по какому-то Игорю. Дочь и так стала слишком вспыльчивой в последнее время – чуть что, огрызается, гонит прочь. Не нужно ее травмировать.

Приходя с работы домой, Инна, словно одержимая, начинала мыть, убирать, готовить, чтобы за показной активностью спрятать болезненную пустоту. Она задавала дочери дежурные вопросы, получала ничего не значащие ответы. Да и их-то толком не слышала, тратя все силы на маскировку.

А позже, когда Сашка ложилась спать, Инна садилась за компьютер. Проверяла почту с бессмысленной настойчивостью мазохистки, потом хваталась за ручку.

• Тихий шепот усталых клавиш,
• Монитора неясный свет.
• Ты меня словно в сердце жалишь:
• «Непрочитанных писем нет».
• Что бывает больнее боли,
• Что быть может темнее тьмы?
• Одиночество, жизнь в неволе,
• Вместо яви – цветные сны.
• Засыпает и шепот клавиш,
• Гаснет свет, след тоски тая.
• Ничего уже не исправишь —
• Ты же знаешь, Радость моя.

И только избавившись от глупой надежды, открывала файл с третьей, уже почти законченной книгой. Она писала всю ночь, понимая, что, если остановится, одиночество и боль одолеют ее. Утром плелась на работу, разбитая, невыспавшаяся, чтобы влиться в очередной невыносимый день.

Бог знает, как долго она блуждала бы по лабиринтам своей тоски об Игоре, если бы в один прекрасный день в редакции не раздался этот звонок.

– Маковецкая, – Суслов поднял трубку, прикрыв динамик рукой, – тебя! Подойдешь?

– Переведи на внутренний номер, – она побледнела, потом покрылась румянцем: кроме Игоря, некому было звонить, – только смотри, чтобы не сорвалось!

Суслов бросил на нее укоризненный взгляд и нажал на своем телефоне три цифры. Аппарат на столе Инны затрепетал.

– Да, – она схватила трубку, едва дождавшись второго звонка, – слушаю!

– Инусик, – неожиданно в телефоне зазвучал женский голос, – привет!

– Привет, – ответила она растерянно и с таким разочарованием в голосе, что в трубке повисла пауза.

– Инусик, ты не заболела? – спросил голос осторожно, и только сейчас Инна сообразила, наконец, с кем говорит.

– Люба? Какими судьбами?!