Круговая подтяжка

– Здравствуйте, Владислав Федорович! – сладчайшим голоском произнесла Раиса. – Что-то вы меня избегаете в последнее время.

– Отчего же? Мне кажется, мы виделись только вчера.

– А я о вас уже и сегодня скучаю!

Вдруг очень интересная мысль пришла в голову Дорну. Если они с Аллой все равно разводятся, значит, угрозы Райки уже не так страшны для него? Ну допустим, поедет она все-таки к Алле, и что? Алла и так ему сказала, что он – подлец. Ну, будет считать, что он подлец вдвойне. Какая теперь разница?

Дорн радостно улыбнулся, глядя Раисе прямо в глаза.

– И чего же ты хочешь?

– Ну если не любите вы меня, так дайте хоть денег!

– И не подумаю. Вчера уже дал.

Раиса посмотрела на него с недоверием. Шутит? Испытывает ее, может быть? Нет, не похоже. Что-то уж больно ясный у доктора Дорна взгляд.

– Так что же мне, все-таки к вашей жене идти?

– Да хоть к президенту. Денег больше пока не дам. Придешь через две недели.

– Посмотрим.

– Ну что ж, посмотри.

– Если вы вдруг с работы надумаете увольняться, так я вас ведь в любом месте найду… – Она посмотрела на него испытующе и выплыла прочь.

Хоть маленькая, но победа, улыбнулся Дорн. «С работы уволиться… Нет, пока еще рано. Посмотрим, как будут развиваться события дальше… А вот на съемную квартиру я все-таки перееду».

Барашков, Людмила и Тина сидели на Тининой кровати, болтали ногами и ели яблоки. Крутая заварка дожидалась своего часа в заварочном чайнике.

– Мельчаете, ребята! – сказала Людмила. – Яблоки да чаек! Раньше-то Аркаша не так уж редко домой на бровях приходил.

– Здоровье не то, – отшутилась Тина, держась за прооперированный бок.

Ей стало грустно. Барашков с Людмилой сейчас поедут домой, а она останется одна…

– О! Я что вспомнил… – хлопнул себя по лбу Аркадий. – Когда нас разогнали, помните, парень, неудачно повесившийся, у нас в отделении лежал?

– «Неудачно повесившийся»! – фыркнула Людмила.

– Если б удачно повесился, лежал бы не у нас, а у Ризкина, – мрачновато пошутил Аркадий.

– Ну так что?!

– Он мне, выписываясь, сто баксов дал, а я их не потратил. Сохранил на память. Так до сих пор в водительских правах и вожу.

– Ну-ка, давай-ка их сюда! – шутя, протянула руку Людмила.

– А я этого не помню, – сказала Тина.

– Естественно. Он же не тебе их давал.

– Подари их Валентине, – предложила Людмила. – Ей выписываться скоро.

– Даже не вздумайте, ребята. И вообще, вы не тревожьтесь за меня. Я теперь не пропаду! Я теперь, знаете, – Тина задумалась, – до смешного стала привязана к жизни. Знаете, чего мне сейчас хочется больше всего?

– Чего? – спросила Людмила.

– Вернуться в свою квартиру и вымыть там полы. В общем, навести порядок. – Тина подмигнула Барашкову. – Вон, Аркадий видел, какой у меня был свинарник… Даже стыдно.

Барашков поморщился.

– Знаешь, ты не увлекайся. Тебе еще нельзя сильно корячиться. И не забудь, я выпишу тебя не раньше чем через три недели. И после Нового года ты должна будешь залечь снова.

– Зачем?

– Нужно будет посмотреть, как адаптировался второй надпочечник, как он функционирует, что по другим органам…

– Надолго?

– Нет. Не пугайся. Может быть, на недельку. Если все будет хорошо – на несколько дней. В общем, хочешь ты или не хочешь, – он засмеялся, – но увидеться нам с тобой еще придется.

Тина прильнула головой к его плечу.

– Ребята, куда бы я без вас…

– Ну, ладно! – Людмила встала и взяла свою объемистую сумку. – Это еще когда все будет, а пока, Валентина, поправляйся и выписывайся! Увидимся еще! – Она потащила мужа к выходу. Барашков у двери все-таки обернулся и помахал Тине. Она тоже встала с постели, смотрела им вслед и улыбалась. Аркадий с удовольствием отметил, что щеки у нее приобрели прежний приятный персиковый оттенок.

24

Боже, что за холод выдался в этом году через несколько дней после Тининой выписки! Вдруг как-то сразу, без привычного моросящего московского дождика взвыла метель, и первый снег и настоящий зимний ветер не развеселили, а напугали прохожих. Ветер раздувал пестрые рекламные плакаты, оголтело хлопал вывесками и взметал на асфальте груды только недавно упавших листьев.

«Впрочем, что же тут удивительного, уже декабрь», – думала Тина и с остервенением, насколько позволял больной бок, наводила и наводила чистоту в своей квартирке.