Реанимация чувств

"Вот дура, – злился Ашот. – И вроде разбирается в медицине, а все-таки невозможная дура! Заморочила себе голову каким-то мужем-миллионером, как будто не понимает, что за все на свете приходится платить. А за что тогда плачу я? – подумал он. – За то, что провел счастливое детство в дружной семье, в уютном доме с большим садом, где летом абрикосы падали градом на крышу сарая, на которой я лежал с книжкой?"

Он еще молод. А каково было родителям перебираться из родных краев в страну, язык которой они даже не в силах освоить? Нет, он должен выбиться в люди, найти свою нишу в науке, которую он любит и которой только и хочет заниматься, и одновременно с этим построить свой дом, завести свою семью.

Вдруг из-за угла показался трамвай. Пустой, с приглушенными огнями, он, по-видимому, направлялся в парк.

"Не остановится", – подумал Ашот, но на всякий случай взмахнул рукой. Трамвай остановился.

– Ты что, сумасшедший? По рельсам ночью ходить! – звонким голосом крикнула, высунувшись в окно, девчонка-вагоновожатая.

– Куда идет трамвай? – спросил Ашот.

– На ВДНХ, – сказала девчонка уже спокойнее, увидев, что незнакомец, кажется, нормальный. Только он ей кого-то ужасно напоминал. В кепке, в клетчатом шарфе… Может, просто живет где-то поблизости?

– Подвези меня, – попросил незнакомец. – Только у меня мелочи нет.

– Плати крупными и садись! – засмеялась девчонка, посмотрела в зеркальце, направленное в салон, и ахнула. Незнакомец залез в трамвай, снял кепку и уселся на переднее сиденье, скрестив на груди руки. Вылитый Александр Сергеевич Пушкин из школьного учебника! Просто привидение какое-то!

– Эй! – осторожно позвала она. – А тебе куда?

Ашот задумался и рассеянно глянул на нее. "На ВДНХ, значит, по дороге в больницу, – решил он. – Что ж, помогу Валерию Павловичу, все равно с утра мне его сменять".

Он громко сказал:

– Подвези-ка ты меня на работу! – И назвал остановку.

– Фу! – выдохнула она. – Это в больницу, что ли?

– Да, в больницу.

– Привидится же такое! – Вагоновожатая опять засмеялась, теперь уже над своей ошибкой, включила в салоне свет и тронула трамвай с места.

А на Ольховке, по-осеннему уже пустой и голой, в двух окнах небольшого старого дома все еще горел свет.

Татьяна, обессиленная, пустая, усталая, лежала на смятой простыне без сна и ненавидящими глазами разглядывала потолок.

"Ну и черт с ним, ушел так ушел! Хорош день рождения! Хоть бы все провалились в тартарары!"

Она дрожала от гнева, от злости. Ей хотелось что-нибудь разбить, на кого-нибудь заорать, наконец, стукнуться головой об стенку. Ее перепоняли опустошение и ярость.

Таня встала, прошла в ванную, включила горячий душ. Не обращая внимания на брызги (она терпеть не могла клеенку, противно прилипающую к телу, но защищавшую от брызг пол в ее крошечной ванной), встала под горячие струи. Вода, жалея ее, ласково омывала ее голову, плечи и грудь, стекала ручейками вниз по животу, по ногам, ласкала, успокаивала, убаюкивала. Танины глаза вскоре стали сами собой закрываться. Она вылезла из ванны, накинула толстый махровый халат, прямо в нем залезла под одеяло, угнездилась и закрылась с головой.

"Не пойду завтра на работу! – решила она. – Отосплюсь, позавтракаю со вкусом и пойду гулять по Москве. Пусть потом хоть зарежут!"

Высунула руку из-под одеяла, нащупала выключатель и решительно выключила свет. Но тут слезы принялись вдруг душить ее, и Таня еще немного поплакала, горько, как ребенок. Потом молодой организм взял свое, и сон наконец пришел к Татьяне, лежавшей на мокрой от слез подушке.

Доктор Барашков в это время спал в своей квартире рядом с женой. И снились ему огромная добродушная собака, помахивающая хвостом в комнате с дорогой мебелью, потом – недовольное лицо коллеги-хирурга, который сердито наблюдал, как он, Барашков, почему-то никак не мог вывести очередного больного из наркоза. И наконец приснилась огромная пачка денег, почему-то валявшаяся под ногами на лестнице в его собственном заплеванном подъезде. Во сне Аркадий Петрович какое-то время решал сложную задачу: брать или не брать эти деньги, но потом, вздохнув, поднял пачку и сунул ее в карман. Беспокойно поворочавшись, он перевернулся на другой бок и, обняв жену, уютно засопел ей в плечо.

21

Той же ночью ехали по Садовому кольцу и Валентина Николаевна с Азарцевым.