Ноев ковчег доктора Толмачёвой

Барашков пытался ее подхватить, не успел. Побежал в кухню за водой. И потом, когда он брызгал Тине в лицо и пытался нащупать ее пульс, в его глазах еще долго стояла ее безжизненная рука на полу.

* * *

– Подожди меня. Не уходи! – сказал Азарцев уже одетой Тане, когда она подобрала с пола свое пальто и, осторожно перешагивая через простыни и одеяла, проскользнула к выходу. Сенбернар зарычал на нее, приподняв морду.

– Подожди, я сейчас быстро все соберу.

Азарцев быстро сновал по комнате, складывая раскиданные вещи.

Таня замерла у стены, стараясь не смотреть на все еще лежавшую на проходе Тину, на хлопотавшего возле нее Барашкова.

– Может, помочь? – наконец не выдержала она. – Что с ней?

– Иди отсюда, – буркнул ей Аркадий.

– Давайте положим Тину на постель, – сказал уже собранный Азарцев. – И мы уйдем.

– Отваливайте быстрее. Кажется, она приходит в себя.

Тина застонала.

– Пошли.

Таня взяла Азарцева за руку. Владимир отодвинул сенбернара в сторону, они вышли в подъезд.

– Как все ужасно получилось, – проговорила Таня, когда они спускались по лестнице.

– Я все равно тебя люблю, слышишь? – Азарцев остановился, прижал ее к себе и стал целовать в губы. – Я тебя люблю, несмотря ни на что.

Таня отодвинула его голову, посмотрела на него и испугалась.

«Меня, наверное, никто так еще не любил, – подумала она. – Что же мне теперь делать?»

– Куда ты сейчас? – спросила она.

– Я не хочу с тобой расставаться. Особенно сейчас.

– Я должна идти. У меня дела.

Он перебил.

– Я знаю. Ты должна идти, но это ненадолго. У меня есть другая квартира, на Юго-Западе. Там сейчас живут квартиранты, но я их выгоню. Скажу, чтоб съезжали немедленно...

– Но так не делают.

– Плевать. В конце концов, отдам им деньги. Но завтра ты должна быть там. Я встречу тебя в метро.

– Я не знаю... я ведь не свободна... Я еще не знаю, смогу ли я...

– Перестань. Дороже тебя у меня никого нет.

– У тебя вообще никого нет? – Таня широко раскрыла глаза.

Азарцев подумал. С трудом вспомнил.

– У меня еще есть дочь.

– И у тебя – дочь, – Таня бессильно уронила руки. – Везет мне на дочерей.

Азарцев прижал к губам палец.

– Тише. Я не хочу, чтобы мы о чем-нибудь говорили. Если нужно идти, давай разойдемся молча. И ни о ком ни слова.

Таня вдруг подвинулась к нему и поцеловала его в губы.

– Бедный... какой ты у меня бедный!

17

Говорят, истинные англичане – снобы. Коренные москвичи – снобы не меньше. И этот снобизм, взращенный в течение десятилетий особенным статусом Москвы перед другими городами, был Татьяне свойствен. Она впитала его с детства, и хотя никогда не делала видимых различий между жителями Петербурга, Самары и Нижневартовска, тем не менее в ее душе глубоко, само собой, укоренилось гордое знание, что она – коренная жительница самого лучшего города страны. Но когда ей пришлось пожить за границей, ее беременность Москвой как-то сама собой закончилась, а нерожденный младенец не вызывал больше ни сожаления, ни горечи.

Таня вышла на «Маяковской», когда-то самой любимой своей станции, не обращая никакого внимания на потолочные мозаичные панно. А ведь в Париже она не раз вспоминала эту станцию, как любила стоять с отцом в вестибюле, держа его за руку, и, задрав голову до головокружения, рассматривать любимые композиции на потолке. Но сегодня, появившись на «Маяковской» после двухлетнего перерыва, Таня совершенно не вспомнила ни о планирующих самолетиках, ни о цветущих яблоневых ветвях, которыми так любовалась в детстве. Она торопилась в квартиру Филиппа.

Позади гостиницы «Пекин» к ней кинулась какая-то тетка в невообразимой шляпе и с толстой сумкой через грудь.

– Девушка, до площади Маяковского как добраться? На чем я могу доехать до площади Маяковского?

Таня посмотрела на нее, не понимая.

– На чем доехать до площади Маяковского? Знаешь или нет?

Тетка тоже не понимала, следует ей ждать ответа или спрашивать у кого-то еще.

– Пардон, мадам, – к Тане вернулась способность соображать. – До площади Маяковского вы можете доехать только верхом на мне, ибо она в двух шагах, – и Таня махнула рукой в сторону каменного Владимира Владимировича. – Но я вас не повезу. Вы слишком много кушать!

– Сумасшедшая какая-то.

Тетка опасливо отодвинулась, а Таня, ужасно довольная собой, побежала по мокрому тротуару к дому. Если Татьяна на первых порах и спрашивала дорогу в Париже, то все, к кому она обращалась, искренне старались помочь. Но, видимо, этого снобистского московского «Ну, разве только на мне!» ей все-таки не хватало.