— Bay! — завопил он, — Попаю note 66 следовало бы сожрать несколько банок этого дерьма! — И рассмеялся, потому что изъясняться словами было почти непривычно — такой архаичный, полузабытый способ — и потому что идеально себя чувствовал.
Тише ты! Что ты сказал?
О'кей! О'КЕЙ!
Даже его мысли, казалось, приобрели новую, кристаллическую ясность, и Генри не думал, что дело только в воображении. И хотя здесь освещение было чуть более тусклым, чем в остальной части лагеря, он все же успел увидеть, как Оуэн поморщился и схватился за виски, словно кто-то крикнул прямо ему в ухо.
Извини, подумал он.
Ничего, все нормально. Просто ты час от часу становишься сильнее. Должно быть, весь покрылся этим говном.
Вовсе нет, парировал Генри и некстати вспомнил обрывок сна: их четверка на травянистом склоне. Верее, пятерка — ведь Даддитс тоже был с ними.
Генри, помнишь, где я буду?
Юго-западный у гол лагеря. По диагонали от амбара. Но…
Никаких “но”. Там я буду ждать. Если хочешь выбраться отсюда, лучше поторопись. Сейчас… Оуэн, помолчав, глянул на часы. Видимо, механические, если еще идут, подумал Генри…без двух четыре. Даю тебе полчаса, и если народ в амбаре не начнет шевелиться, я закорочу проволоку.
Получаса может не хватить, запротестовал Генри. Хотя он стоял неподвижно, глядя на фигуру Оуэна, тонувшую в снегу, все же дышал быстро, как на бегу. И сердце колотилось, как у загнанной лошади.
Ничего не поделать, постарайся уложиться, передал Оуэн. К изгороди подключена сигнализация. Стоит дотронуться до проволоки, и включатся сирены. И дополнительные прожектора. Общая тревога. Даю тебе пять минут до того, как начнется переполох, то есть считаю до трехсот, и если ты не покажешься, я пускаюсь в одиночное плавание.
Без меня ты не найдешь Джоунси.
Это еще не значит, что я должен оставаться здесь и погибать вместе с тобой. Генри. Терпеливо. Словно малому ребенку. Так или иначе, если не успеешь через пять минут, у нас обоих не останется ни единого шанса.
Эти двое.., что покончили с собой.., они не единственные, кто ушел.
Знаю.
Перед Генри возникло короткое видение: желтый школьный автобус с надписью МИЛЛИНОКЕТ СКУЛ ДЕПТ. Из окон выглядывает два десятка ухмыляющихся черепов. Товарищи Оуэна Андерхилла. Все те, кто вчера прибыл сюда. Люди, которые в этот час либо умирают, либо уже мертвы.
Забудь про них, передал Оуэн. Сейчас следует побеспокоиться о парнях Курца. Особенно о команде “Империэл Вэлли”. Если они в самом деле существуют, можешь быть уверен, последуют приказу. Они достаточно хорошо подготовлены и натасканы. А это помогает выжить при любой неразберихе, на то она и подготовка. Итак, пять минут после того, как включится сигнализация. Считаю до трехсот.
Логику Оуэна было трудно принять, но невозможно опровергнуть.
Ладно. Пять минут, согласился Генри.
Тебе не обязательно в это впутываться, заметил Оуэн. Мысль пришла к Генри в ореоле сложной филиграни эмоций: раздражения, чувства вины, неизбежного страха; в случае Оуэна Андерхилла — страха не смерти, но провала. Если то, что ты говоришь, правда, все зависит от того, сможем ли мы незаметно выбраться отсюда, а ты ставишь наше предприятие под угрозу из-за нескольких сотен мудаков в амбаре.
Твой босс не так бы поступил, верно?
Оуэн вскинулся, выразив, правда, свое удивление не словами, а ставшим более привычным способом: в мозгу Генри вихрем пронеслась целая серия изумленно-комических масок. Но даже сквозь неустанный вой и визг ветра он услышал смех Оуэна.
Вот тут ты меня припечатал, красавчик.
Так или иначе я их растормошу. Уж я умею расшевелить. Я мастер мотиваций.
По крайней мере попытаешься. Генри не видел лица Оуэна, но чувствовал, что тот улыбается.
— А потом? — вслух спросил Оуэн. — Объясни еще раз. Зачем?
— Может, затем, что солдаты тоже нуждаются в мотивациях, особенно когда вдаются в подробности. И оставь свою телепатию, я хочу, чтобы ты изложил все вслух.
Генри еще раз поглядел на дрожащего от холода человека:
— После всего этого мы станем героями. Не потому, что хотели, просто выбора не было.
Оуэн молча кивнул. Кивнул, все еще улыбаясь.
— Почему нет? Почему, на хрен, нет?
И Генри увидел маленького мальчика с блюдом, поднятым над головой. Так вот чего хотел мужчина. Чтобы мальчик положил блюдо на полку — то блюдо, что преследовало его столько лет и навсегда останется разбитым.