Ловец снов

Лэду смех тоже не понравился. Он снова взвизгнул, испуганно глядя на мужчину за рулем хозяйского грузовика.

3

Оуэн тряс Генри, пытаясь разбудить, и Генри неохотно открыл глаза, уверенный в том, что проспал не больше пяти минут. К конечностям словно гири привязали.

— Генри!

— Я здесь.

Левая нога чешется, и во рту тоже, проклятый байрум обметал губы. Генри стер его, с удивлением отмечая, как легко отрывается грибок. Отлетает, как шелуха.

— Слушай. И смотри. Можешь?

Генри поглядел на призрачно-белую дорогу. Оуэн остановил «сноу кэт» у обочины и выключил фары. Где-то впереди, в темноте звучали голоса.., что-то вроде лагеря. Генри обшарил их сознание. Четверо: молодые люди, рядовые…

Блю-группа, прошептал Оуэн. Мы наткнулись на Блю-группу.

Четверка молодых людей, рядовые Блю-группы. Старавшиеся не показать, как испуганы.., пытавшиеся выглядеть крутыми.., голоса во тьме.., небольшой походный огонек голосов в темноте…

Генри обнаружил, что способен все рассмотреть, хотя и смутно, из-за снега, конечно: желтые вспышки освещали поворот на шоссе. На приборной панели лежала картонка из-под пиццы, превращенная в поднос, на котором валялись несколько кусков сыра, крекеры и швейцарский армейский нож. Нож принадлежал одному из парней по имени Смитти, и все по очереди нарезали им сыр. Чем дольше Генри вглядывался, тем лучше видел, но более того, он проникал в головокружительные глубины, словно физический мир отныне стал не трех-, а четырех— или пятимерным. И легко понять почему: он видел не одной, а четырьмя парами глаз одновременно. Они жались друг к другу в кабине…

— «Хамей»! — восторженно воскликнул Оуэн. Охуительный «хамей»! Повышенной проходимости! Проберется где угодно и когда угодно! То, что надо!

Молодые люди сидели достаточно близко друг к другу, но все же в четырех разных местах, глядя на мир с четырех разных точек, и были наделены зрением разной остроты — от почти орлиного (Дейна из Мейбрука, штат Нью-Йорк) до совсем обычного, довольно среднего. Однако мозг Генри каким-то образом подвергал их обработке, оценивал всех одновременно, словно переводил застывшие на бобине пленки множественные образы в живые картины. Но не как в кино: не какое-то ненадежное трехмерное изображение, нет, совершенно новый способ видения, того рода, что может стать толчком к совершенно новому способу мышления.

Если это дерьмо распространится еще дальше, подумал Генри, испуганный и безумно возбужденный, если оно распространится…

Локоть Оуэна вонзился ему в бедро.

— Может, оставишь лекцию до более подходящего случая? — посоветовал он. — Лучше посмотри туда, на ту сторону шоссе.

Генри автоматически перевел взгляд в указанном направлении, наслаждаясь своим уникальным счетверенным зрением, и запоздало сообразил, что не просто посмотрел, а одновременно подключил глаза всей четверки, чтобы лучше всмотреться в дальний конец дороги. Там тоже мигали огоньки.

— Контрольно-пропускной пункт, — пробормотал Оуэн. — Петля старого Курца. Одна из его страховочных штучек. Оба въезда на шоссе заблокированы, проезд только по пропускам. Мне нужен «хамви», в такой ураган лучшей машины не найти, но не хочу всполошить парней на той стороне. Можем мы это сделать?

Генри снова поэкспериментировал с глазами молодых людей, подвигал глазными яблоками и обнаружил, что, если они не смотрят на один и тот же предмет, ощущение богоподобного четырех-пятимерного зрения испарялось, оставляя его с тошнотворной, распавшейся перспективой, где ментальные процессоры не действовали. Но он двигал их глазными яблоками. Только ими, но…

Думаю, сумеем, если станем действовать вместе, ответил Генри. Подбирайся ближе. И перестань разговаривать вслух. Держи мысленную связь.

Голова Генри неожиданно наполнилась новым содержимым. Зрение снова прояснилось, но перспектива на этот раз не была такой многоплановой. Только две пары глаз вместо четырех: его и Оуэна.

Оуэн включил вездеход на первую скорость и стал пробираться вперед с погашенными фарами. Низкий рокот двигателя терялся за непрерывным визгом ветра. По мере того как они сокращали расстояние, Генри усиливал контроль над сознанием сидящих в «хамви».

Мать твою, сказал Оуэн, полусмеясь, полузадыхаясь.

Ты о чем?

О тебе, старина: не поверишь, все равно что оказаться на ковре-самолете. Иисусе, ну и силен ты!

Думаешь? Погоди, что запоешь, когда встретишь Джоунси!