Аристономия

– Вот тебе на, глазами хлопает. А я думал, ты по Бляхину догадался, к кому тебя ведут. Раньше ты, Антон Маркович, посмышленей был. Отупел в Швейцариях, отупел. У меня, брат, когда в Женеве кис, тоже от скуки мозги заржавели…

* * *

В черной рубашке под горло, с усами и отросшими волосами Панкрат Евтихьевич был похож на Максима Горького с известного серовского портрета, только глаза у Рогачова были не скорбные, а веселые.

– Надо же, где довелось свидеться… – Он с любопытством разглядывал Антона. – Повзрослел. Но всё такой же. Тихоня. Что моргаешь? Хочешь ведь спросить, какого беса я тут делаю. Спрашивай, не стесняйся.

Антон спросил про другое – про необъяснимое, поразительное.

– Мне и правда в голову не пришло, что вы тут… Когда я вас видел в ноябре восемнадцатого, вы были очень большой начальник. И Бляхин сказал, что вас в Москву перевели…

– Ну, Филя у нас знатный конспиратор. – Рогачов фыркнул. – Это, брат, в старой России начальники либо сидели в кабинете, либо парадировали на белом коне, а думали только о карьере. У нас по-другому. Где ты нужнее, туда и идешь. От служебного роста никаких тебе удовольствий, а совсем наоборот. Чем выше должность, тем больше работы и жестче спрос. Зачем же я буду вверх карабкаться, если мне за это не светит ни богатств, ни дворцов, ни поместий? – Он подмигнул. – Скучно живут большевистские начальники. Сейчас вот партмаксимум ввели. Коли ты член партии, не можешь получать зарплату больше, чем у квалифицированного рабочего. Для меня, если желаешь знать, эта командировка навроде вакации. Крым, май, казаки-разбойники, романтические катакомбы. – Он обвел рукой сумрачный зал. – Чем я не Луиджи Вампа?

С неуверенной улыбкой Антон посмотрел вокруг. Глаза начинали привыкать к полумраку. Теперь было видно, что у стен сложены какие-то ящики. Неподалеку ритмично и звонко капала вода.

– Лучше про себя расскажи. Каялся я потом, в Питере, что упустил тебя из виду. Стыдно перед Марком Константиновичем. Чертово было времечко, работы невпроворот. А когда немножко разгреблись и послал за тобой, сказали, что ты уехал. Значит, в Швейцарии был? На врача учился? А в Севастополь тебя мой заклятый дружок Бердышев вызвал, так?

– Нет. Я сам приехал.

Панкрат усмехнулся:

– Скучно стало? Понимаю. Я в эмиграции тоже с тоски чуть не спятил. Ты где обретался, в лучезарной Женеве?

– В Цюрихе.

– Ну, это совсем склеп. В Крыму, конечно, веселее…

Не выдержав цепкого взгляда, Антон опустил глаза.

«Грузовики с солдатами. Оцепление. Агенты. Что же будет?»

– Значит, состоишь советником при лютом враге советской власти? И, конечно, братствуешь в Белой Розе. – Рогачов небрежно махнул рукой. – Не удивляйся, дедукции тут на копейку. Знаю, знаю про эту благоуханную организацию. Бердышев – вражина поопасней атаманов и генералов. Ничего, мы ему устроим войну Алой и Белой Розы.

Когда Антон ничего не ответил, Панкрат вздохнул.

– Выходит, ты в бердышевскую веру перешел? Жаль.

– А если и так? Убьете? На цепь посадите в этой вашей пещере? – спросил Антон и сам себе удивился – уже не в первый раз за этот день.

– Зачем это? – удивился Панкрат. – Поговорим, и иди себе. Не выдашь же ты меня. Сын Марка Клобукова? – Он пожал плечами. – Невозможно. Это Филя, который вашей семьи не знал, может так думать. Говорит: «Если я барчука зря привел, тут его и похороним». Филя парень старательный, но по молодости еще глупый. Людей не чувствует. Обязательно нам с тобой надо поговорить, раз судьба вновь свела. Потолкуем – и отправляйся на все четыре стороны. Если же я в тебе ошибся, улечу со своими товарищами в небо, полковнику Патрикееву не достанусь.

Он со смехом кивнул на штабель ящиков. Антон догадался: это динамит или какая-то другая взрывчатка.

– Ну, рассказывай, швейцарец, како веруеши. Что думаешь про наш веселый хоровод? С кем танец танцуешь – с ними, с нами? Или так, у стеночки стоишь? Может, я промахнулся насчет Белой Розы?

– Нет, не промахнулись!

Глупо было бы упустить такой шанс. Высказать идею о мирном сосуществовании двух Россий человеку умному, масштабному, бескорыстному, совсем не похожему на когтистое и зубатое чудовище, каким изображают Большевика на агитационных афишках.

Антон заговорил горячо и, как ему самому показалось, складно – ведь идея была выстраданная, продуманная до мелочей.

Он говорил про то, что коммунистическая доктрина в России победила, это уже ни у кого не вызывает сомнений. Враги большевизма обессилены и повержены, красная правда для народа оказалась убедительней белой. Но стоит ли уничтожать последний лоскут, оставшийся от прежней России? Это принесет пролетариату больше вреда, чем пользы. Идеологи Третьего Интернационала не дорожат наследием великой и гуманной русской культуры, они хотят сбросить с корабля современности Пушкина с Лермонтовым, Достоевского и Чехова, православие, всякое инакомыслие. Хорошо, сбрасывайте, но позвольте людям, которым дороги эти обломки, жить на острове – верней, на полуострове. Стройте новый мир по-своему, но и нам дайте возможность выстроить жизнь по нашей правде. Будущее продемонстрирует, какой путь для России лучше. И, скорее всего, произойдет конвергенция, естественное слияние позитивного опыта обеих моделей.