Аристономия

Со временем Антону выделили целую повозку с кучером из мобилизованных крестьян. Запас лекарств пополнялся в каждом городке, где имелась аптека. В шикарном кожаном саквояже лежал инструментарий, которым не побрезговал бы сам профессор Шницлер.

А еще хлопцы приволокли трофей, с которым не знали, что делать: лакированную фотокамеру «Инстантограф» на складной треноге. Аппарат был, конечно, хуже незабвенного портативного «кодака», что остался на севастопольской квартире, и не пленочный, а с комплектом пластинок, но пользы от него вышло много.

По медицинской части дел у Антона было негусто. Дивизия не столько дралась, сколько драпала на восток. Раненых почти не было, болели кавалеристы редко. Может, раз в два дня доводилось сделать перевязку или наложить шов. Чтоб чем-то себя занять и набраться опыта, Антон ездил в полковой лазарет, ассистировать на операциях. Его репутация в родном эскадроне от этого никак не выигрывала. Вот фотоаппарат – другое дело. С его появлением Антон стал одним из самых популярных людей во всей сотне. Едва поспевал делать групповые и индивидуальные снимки: всех вместе под знаменем, кого-то верхом и с саблей наголо, кого-то лежащим у пулемета и еще по-всякому.

Карточки удалось напечатать только однажды, в Буске. С тех пор опять набралась целая сумка отснятых пластин. Хлопцы рассказали, что в соседнем местечке есть фотомастерская. Антон собирался нынче же туда отправиться, но сначала нужно было сфотографировать Харитона – очень упрашивал, хотя и так уже был отснят в десяти разных видах.

Встретиться договорились в амбаре, неподалеку от пустыря, где стоял биваком обоз.

Харитон уже ждал, топтался у входа. Завидев Антона, тащившего на одном плече треногу с аппаратом, на другом – сумку с пластинами, замахал: давай сюда!

Затащил приятеля внутрь, прикрыл дверь.

– А чего здесь-то? Света мало. – Антон огляделся. В сарае, сидя на корточках, курила неулыбчивая Самохина, зачем-то укутанная по самую шею в одеяло. На земле, тоже непонятно для какой надобности, лежал расстеленный тюфяк. – Пойдем наружу.

Хитро подмигнув, Шурыгин сказал:

– Щас увидишь. Давай, Самохина!

Та выпустила струю дыма.

– А ну тебя.

– Ты чё? Уговорились же!

– Мал чё. А я не желаю.

– Танечка, кралечка моя! – Кажется, впервые Харитон назвал свою неженственную подругу по имени – во всяком случае при Антоне. – Я тебе гостинца добуду. Слово!

Плоское лицо буденновской амазонки расползлось в снисходительной улыбке.

– Оссподи, прям дитё малое. Ладно, не канючничай. Жалко, что ли.

Она распрямилась и сбросила одеяло. Антон заморгал. Женщина стояла абсолютно нагая.

Шурыгин шепнул, быстро расстегивая гимнастерку и одновременно подцепляя кончиком одного сапога каблук другого:

– Насилу уломал. Нащелкай побольше. Я такие фоты в Ростове видал.

В полном ошеломлении смотрел Антон на голую бабищу. Груди с громадными коричневыми сосцами свисали, будто два полусдутых мяча. На боках слоились складки жира. Внизу живота чернели буйные волосы. Ни малейшего стеснения Самохина не выказывала. Зевнула, обхватила себя за плечи.

– Давай шустрей. Зябко.

Женщин в полку было немного: по одной-две в каждом эскадроне да несколько милосердных сестер при лазарете. Все того же сорта, что Самохина, – с Антоновой точки зрения, не женщины, а ошибки природы. Вероятно, к этой же породе (можно было бы назвать ее «третьим полом») относились маркитантки и кантиньерки прежних времен: сильные, грубые самки, легкие на передок и жадные до барахла. У каждой в обозе непременно был свой возок, битком набитый гостинцами от многочисленных кавалеров. Самохина среди товарок считалась цацей и дурой, потому что никого кроме Шурыгина до себя не допускала.

– Лягай на перину! – велел Харитон, прыгая на одной ноге. – Я щас!

Самохина легла.

– Не на бок, дура! Я как велел?

– Так, что ль?

Она перевернулась и приподняла огромный зад.

Шурыгин уже вылез из подштанников.

– Сымай нас во всей очевидности, Антошка! Ближе подлезай, не тушуйся.

Антон сдвинул треногу, поднял камеру на плечо.

– Не буду я это снимать.

Толкнул дверь, вышел.

Шурыгин, в чем мать родила, выскочил за ним.

– Ты чего? Еле ее, лярву, уговорил. А теперь ты! Еще брат называется. Ты мне брат или падла?

– Падла. – Антон поставил аппарат к стене. – Пригляди за камерой, чтоб не сперли. Я в Новое, карточки печатать.