Небо на двоих

Мадина с любопытством посматривала на меня и улыбалась мне, даже когда разговаривала с Вадимом.

– Приехала Сырма? – спросил тот.

Женщина, улыбнувшись, кивнула:

– Дома, дома! С Давидом час назад приехала. Куда ей по ночам ходить? Помогает мне хачапури печь.

Она смотрела на Вадима с тем непередаваемым выражением, которое свойственно лишь любящим женщинам. Преданно, немного восторженно, но без раболепия. Мне стало не по себе.

У нее было тонкое красивое лицо, очень живое и выразительное. И, видно, Мадина привыкла двигаться быстро, потому что тут же опередила нас на шаг. И, слегка размахивая руками при ходьбе, сообщила Вадиму, что коза принесла двух козлят, Давид сегодня починил курятник, а то туда повадилась ласка и уже загрызла двух куриц.

Вадим что-то сказал ей весело по-абхазски, как я полагала, пошутил, и Мадина отвечала звонким, как у девушки, смехом. Эти двое хорошо понимали друга. «Все не так просто, как ты себе сочинила, Оля! – подумала я. – Женщина, похоже, его любит, но не воспринимает тебя соперницей. Видно, интуитивно чувствует, что ты не та, за кого себя выдаешь. Отсюда и любезности, и милая улыбка…»

Мы обогнули дом. Пацха находилась рядом с ним. Почти дверь в дверь. Чуть дальше за высоким плетнем располагались хозяйственные постройки: плетеный кукурузник на высоких столбах, загон для коз, сарай для скота, курятник. Здесь же стояла самая настоящая арба с огромными колесами. Под длинным навесом висели связки красного перца и сухих трав. Тихо гоготали гуси, громко вздыхала в хлеву корова… В саду среди деревьев виднелись ульи… Благодать!

Но сколько забот! Сколько сил нужно затратить, чтобы содержать дом и хозяйство в порядке! И не потерять при этом свежесть лица и красоту. Не разучиться смеяться и радоваться жизни. Честно сказать, я позавидовала Мадине. А больше тому, что она может свободно общаться с Вадимом, шутить, бесхитростно делиться с ним радостями и проблемами. И каково ей, наверное, видеть меня рядом с Вадимом? Но, если тот знает об ее любви, почему ж тогда объявил, что я его невеста? Не мог же он намеренно причинить ей боль? Или любовь женщины ему в тягость? Но как-то не похоже. Иначе зачем ему соглашаться на ужин в ее доме?

Словом, я совсем запуталась в своих догадках и обрадовалась, когда мы вошли в пацху – одноэтажный домик со стенами, сплетенными из орешника. В небольшой полутемной комнате находились несколько мужчин. Среди них я разглядела Давида, Николая, который теперь был одет в спортивный костюм, а рядом высокого горбоносого парня с черными, как смоль, кудрями, прижатыми сванской шапочкой, в джинсах и полосатой майке.

Медный котел для приготовления пищи висел над огнем на очажной цепи. Я знала: кованая и всегда очень древняя эта цепь – предмет на Кавказе священный. Она – символ очага, символ семьи, дома, рода. На ней клялись, на ней проклинали. Унести ее из чужого дома считалось страшным оскорблением, смываемым только кровью.

Мужчины при нашем появлении встали и поздоровались. Давид улыбнулся мне, а парень в сванке окинул любопытным взглядом. Николай же посмотрел исподлобья. Сегодня он не смахивал на пьяницу. Впрочем, и на простого работягу тоже мало походил.

Мадина первым делом бросилась к котлу и принялась длинной деревянной лопаткой перемешивать его содержимое. Похоже, там варилась мамалыга.

– Проходи, присаживайся вон на ту скамейку, – тихо сказал Вадим. – Там сидят женщины, а с этой стороны – мужчины.

Добров подсел к мужчинам, а я устроилась по другую сторону очага. Чувствовала я себя крайне неуютно. Собственно, и понятно, ведь была здесь чужой и лишней. Мадина возилась возле котла, мужчины живо обсуждали предстоящую вылазку в горы. Парень в шапочке, его как раз и звали Эдиком, изредка косился в мою сторону и едва заметно улыбался. Зато Вадим будто забыл о моем существовании. Будь я настоящей невестой, то нашлась бы, как привлечь к себе его внимание. Но когда ты в гостях да на птичьих правах, то лучше не высовываться.

Предложить свою помощь Мадине я не осмелилась. Чем я смогу ей помочь? Да ничем! Буду лишь путаться под ногами. Поэтому притихла и принялась рассматривать пацху. Медвежья шкура все-таки имелась, на стене за спиной у Вадима, но небольшая. Сначала я даже приняла ее за собачью. Впрочем, немудрено ошибиться, потому что свет шел только от очага и двух светильников: одного, стоявшего в углу, и второго – подвесного. Оба кованые, круглые, с четырьмя бычьими мордами, в которые вставлены самые настоящие, чадившие черным дымом лучины. Чудо чудное! Здесь нет даже керосиновых ламп! Похоже, я очутилась не в двадцатом, а в девятнадцатом веке. В углах я разглядела большие лари, видно, для зерна, муки, а также сундуки для одежды и огромный медный котел со змеевиком для перегонки чачи.