56  

Удлиненные контуры машин с конусами света от фар пересекли границу территории особняка и помчались через серые заросли карликовых дубов к трассе Западного Тисбери. Вертолет упорно гнался за кортежем, поднимая вихри опавшей листвы и приминая чахлую траву. Когда шум моторов затих, в дом (возможно, впервые за это утро) вернулся покой. Казалось, что следом за Лэнгом переместился глаз огромного циклопа. Мне стало интересно, куда ушла Рут. Наверное, она тоже смотрела трансляцию по телевизору. Я встал и вышел на площадку лестницы, прислушиваясь к звонкой тишине. Особняк безмолвствовал. Когда я вернулся в гостиную, воздушная съемка сменилась на прямое включение с трассы, по которой должен был проехать лимузин экс-премьера.

На развилке дороги стояло несколько полицейских машин, присланных для подкрепления из Массачусетса. Блюстители порядка оттеснили демонстрантов на дальнюю обочину шоссе. На повороте появился «Ягуар», спешивший к аэропорту. Внезапно он включил тормозные огни и остановился перед собравшимися людьми. Минивэн отклонился в сторону и последовал его примеру. Затем я увидел на экране Лэнга. Он был без плаща и, видимо, забыл о холоде. Экс-премьер направился к скандирующей толпе, бесстрашно шагая к видеокамерам. За его спиной мелькали лица трех офицеров из службы безопасности. Я метнулся к креслу, на котором сидела Амелия. Ее запах все еще цеплялся к кожаной обивке. Схватив пульт, я направил его на экран и нажал на кнопку громкости.

— Извините, что заставил вас ждать на холоде, — произнес Лэнг. — Я хотел бы сказать вам несколько слов в ответ на сообщения из Гааги.

Он замолчал и скромно потупил свой взгляд. Лэнг часто так поступал. Было ли это искренним смущением или продуманным способом для показной непосредственности? Я не стал бы утверждать что-либо однозначно. Из толпы доносились нестройные крики: «Лэнг! Лэнг! Лэнг! Лжец! Лжец! Лжец!»

— Мы живем в очень странное время, — сказал он и сделал еще одну паузу. — Да, это странные времена…

Он гордо поднял голову.

— Те, кто всегда отстаивал мир, свободу и справедливость, сейчас объявляются военными преступниками. А те, кто открыто подстрекал людей к ненависти, прославлял убийц и всячески разрушал демократию, теперь признаются законом как жертвы.

— Лжец! Лжец! Лжец!

— В своем вчерашнем заявлении я сказал, что всегда являлся преданным сторонником Международного суда. Я верю в эффективность его работы. Я верю в честность его судей. И поэтому мне незачем бояться этого расследования. Я чист душой и знаю, что не совершал ничего плохого.

Лэнг посмотрел на демонстрантов. Казалось, он впервые заметил плакаты, которыми размахивали люди: его лицо за тюремной решеткой, оранжевый комбинезон заключенного и окровавленные руки. Губы Лэнга поджались и напряглись.

— Я отказываюсь поддаваться на шантаж и запугивание, — заявил он, приподняв подбородок. — Я отказываюсь становиться козлом отпущения. У меня имеются важные дела, от которых я не собираюсь отвлекаться. Я говорю о борьбе со СПИДом, бедностью и глобальным потеплением. По этой причине я вылетаю сейчас в Вашингтон для проведения встреч, запланированных ранее. Люди! Все, кто смотрит на меня в Великобритании, США и других странах мира! Позвольте мне быть предельно откровенным. Я буду сражаться с терроризмом, пока дышу и на любом поле боя. Если понадобится, даже в суде! Спасибо за внимание.

Игнорируя вопросы, выкрикиваемые из толпы журналистов: «Когда вы вернетесь в Британию, мистер Лэнг?», «Вы одобряете пытки, мистер Лэнг?», — он повернулся и зашагал к машине. Под пиджаком проступали мышцы его широких плеч. Трое телохранителей прикрывали отход. Неделю назад я был бы впечатлен его словами — как, например, той речью в Нью-Йорке, которую он произнес после лондонской атаки смертников. Но теперь я чувствовал себя, на удивление, бесстрастным. Выступление Лэнга походило на игру какого-то великого актера на закате карьеры. Он выглядел эмоционально растраченным человеком, у которого не осталось ничего, кроме техники исполнения.

Дождавшись момента, когда он живым и невредимым вернулся в свой бронированный и газонепроницаемый кокон, я выключил телевизор.

* * *

После того как Лэнг и его свита уехали, дом начал казаться мне не просто пустым, но и лишенным какой бы то ни было цели существования. Я спустился по лестнице и прошел мимо освещенных стендов дикарской эротики. Кресло у передней двери, где всегда сидел один из охранников, теперь пустовало. Я миновал коридор и вошел в офис секретарш. Небольшое помещение, обычно клинически чистое, выглядело так, словно его покинули в панике. Оно напоминало шифровальную комнату иностранного посольства в городе, который только что захватила вражеская армия. На столах были разбросаны бумаги, компьютерные диски, старые издания «Hansard» [29] и «Congressional Record» [30]. Внезапно до меня дошло, что я забыл попросить рукопись книги. Когда я попытался открыть сейф с картотекой, тот оказался закрытым. Рядом с ним стояла корзина, наполненная полосками из бумагорезки.

  56  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×