ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ

И Катя сбежала, причем сбежала таким образом, что получила определенную известность, а это, в свою очередь, привлекло к ней внимание монастыря, который в то время осуществлял программу для политических беженцев: чтобы они смогли выучить язык и познакомиться с культурой и обычаями принявшей их страны, им на год предоставлялось жилье и питание в стенах монастыря.

— Она пришла к нам, не зная ни слова по-английски и из одежды имея только то, что было на ней надето. Пробыла она у нас ровно год, после чего пошла работать няней в семью Дэвис.

— Тогда вы с ними и познакомились?

Сестра Сесилия покачала головой.

— С Юджинией мы были знакомы уже многие годы. Она посещала утреннюю мессу в нашей церкви, так что мы все ее знали, констебль. Мы беседовали иногда, я давала ей почитать книги — наверное, некоторые из них вы и нашли на ее полках, однако по-настоящему я узнала ее только после смерти Сони.

— Я видела фотографию девочки.

— Ах да. — Сестра Сесилия растирала мастику по фасаду алтаря, тщательно обрабатывая салфеткой каждую впадинку и выступ резной поверхности. — После рождения малютки Юджиния была убита горем. Полагаю, любая мать чувствовала бы то же самое. Ведь нужно время, чтобы адаптироваться, если ребенок родился не таким, как ожидалось. Ну а для Юджинии с мужем это, должно быть, оказалось особенно тяжким испытанием, потому что их первый ребенок такой одаренный.

— Верно. Он скрипач. Мы о нем знаем.

— Да, юный Гидеон. Поразительный паренек. — Сестра Сесилия опустилась на колени и занялась изысканной резной колонной в конце алтаря. — Поначалу Юджиния не рассказывала о маленькой Соне. Мы все знали, что она была беременна, само собой, а затем услышали, что она родила. Но о том, что с ребенком что-то неладно, мы узнали, только когда Юджиния вновь стала ходить на мессу, через две или три недели после родов.

— И тогда она поделилась с вами своей бедой?

— О нет. Бедняжка, она просто все время плакала. Несколько дней подряд стояла тут, в глубине церкви, все глаза выплакала, и с ней всегда был этот испуганный мальчик, гладил ее руку, смотрел на нее своими большими глазами, все хотел утешить ее. Ну а мы, в Непорочном зачатии, мы даже не видели малышку, понимаете? Я заходила к ним домой раз-другой. Но мне говорили, что Юджиния не принимает посетителей.

Сестра Сесилия всплеснула руками и вернулась к своему ведру, из которого выудила еще одну тряпку и перешла к полировке.

— Когда я наконец смогла поговорить с Юджинией и узнала от нее, что произошло, мне стало понятно ее горе. Но не его глубина, констебль. Этого, должна признаться, я так никогда и не смогла понять. Возможно, потому что я не мать, как она, и понятия не имею, каково это — произвести на свет ребенка, который несовершенен с точки зрения всего мира. И все же мне казалось тогда и кажется сейчас, что Господь дает нам то, что нам суждено получить. Мы можем не понимать, почему Он решил дать нам то, что дал, но у Него есть план для каждого из нас, и, может быть, когда-нибудь мы сможем разглядеть его. — Сидя на коленях и откинувшись на пятки, монахиня обернулась к Барбаре и, словно желая смягчить резкость только что произнесенных слов, добавила: — Хотя мне, конечно, легко говорить. Посмотрите-ка вокруг, констебль. — Она обвела рукой церковь. — Каждый день меня окружает любовь Господня в тысячах ее проявлений. И не мне судить о способности или неспособности других людей принять волю Бога, ведь я так осыпана его дарами. Вы не поможете мне с подсвечниками, милочка? В ведре должна быть банка с пастой.

Барбара пробормотала:

— О! Конечно. Простите.

Она нашла в ведре нужное средство и тряпку, черные пятна на которой предполагали, что для подсвечников нужно использовать именно ее. Все эти хозяйственно-бытовые операции не были сильной стороной Барбары, но она надеялась, что сможет потереть медь тряпкой и не уничтожить ее полностью.

— Вы не помните, когда разговаривали с миссис Дэвис в последний раз?

— Наверное, это было после смерти Сони. Мы отслужили по ней мессу. — Сестра Сесилия с преувеличенным вниманием разглядывала салфетку в своих руках. — О католических похоронах Юджиния и слышать не хотела, она к тому времени уже перестала приходить на службы в нашу церковь. Ее вера ушла: то, что Господь дал ей несовершенного ребенка, а потом еще и забрал его, да еще таким образом… Больше мы с Юджинией не говорили. Я пыталась увидеться с ней. Писала ей. Но она не хотела больше иметь со мной дела, как не хотела иметь дела ни с моей верой, ни с церковью. Мне не оставалось ничего иного, как препоручить ее Господу. Я только молилась, чтобы несчастная женщина нашла наконец покой.