ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ

Слишком много людей, слишком много эмоций, нарастающая неразбериха. Уэбберли велел всем разойтись, за исключением родителей.

— Но оставайтесь в доме, — уточнил он. — И пусть кто-нибудь постоянно находится с мальчиком.

— Я присмотрю за ним, — вызвалась красноволосая, очевидно та самая «гувернантка», о которой говорил молодой констебль. — Пойдем, Гидеон. Давай займемся математикой.

— Но мне нужно упражняться на скрипке, — сказал мальчик, переводя требовательный взгляд с одного взрослого на другого. — Рафаэль сказал…

— Гидеон, все в порядке. Делай, как говорит Сара Джейн. — Мужчина с потным лицом отошел от матери и присел на корточки перед мальчиком. — Сейчас ты не должен беспокоиться о музыке. Иди с Сарой Джейн, хорошо?

— Пойдем, парень.

Дед встал, не выпуская мальчика из кольца рук. Остальные вышли вслед за ними, и в комнате остались только родители погибшего ребенка.

Даже много лет спустя, в парке в Стамфорд-Брук, под аккомпанемент заливистого лая Альфи, гоняющегося за птицами и белками в ожидании, когда хозяин вновь посадит его на поводок, Уэбберли видел Юджинию Дэвис такой, какой она была в тот далекий вечер.

Скромно одетая в темные брюки и бледно-голубую блузку, она не шевелилась. Она не смотрела ни на него, ни на мужа. Произнесла только:

— О мой бог. Что с нами будет?

При этом она обращалась не к мужчинам, а к себе. Ее муж сказал, не столько отвечая ей, сколько к сведению Уэбберли:

— Мы ездили в больницу. Они ничего не могли сделать. Здесь они нам этого не сказали. В доме. Они не сказали нам.

— Да, — кивнул Уэбберли. — Это не их работа. Они оставляют это уполномоченным лицам.

— Но они знали. Знали уже здесь. Они ведь знали?

— Полагаю, да. Мои соболезнования.

Ни муж, ни жена не плакали. Слезы придут, но потом, когда родители осознают, что кошмар происходящего — вовсе не дурной сон, а реальность, которая окрасит всю дальнейшую их жизнь. Но пока они онемели от травмы: первая паника, кризис отчаянной борьбы, вторжение незнакомцев в их дом, мучительное ожидание в приемном покое, выход врача, чьи глаза не оставили им никаких сомнений еще до того, как он заговорил.

— Нам сказали, что отдадут ее потом… Ее… ее тело, — выдавил Ричард Дэвис. — Нам не разрешили забрать ее, не могли оформить… Почему?

Юджиния опустила голову. Слеза упала на сложенные на коленях руки.

Уэбберли подтянул к себе стул и сел, чтобы быть на одном уровне с женщиной. Он кивнул Ричарду Дэвису, чтобы тот поступил так же. Дэвис послушно сел рядом с женой и взял ее за руку. Уэбберли объяснил им, как смог: когда случается неожиданная смерть, когда кто-то умирает, не находясь под присмотром врачей, которые могли бы удостоверить смерть, когда кто-то погибает в результате несчастного случая — например, тонет, — тогда по закону требуется провести посмертное вскрытие.

Юджиния подняла на него глаза.

— Вы говорите, ее будут резать?

Уэбберли уклонился от прямого ответа, сказав:

— Необходимо определить точную причину смерти.

— Но мы знаем причину, — сказал Ричард Дэвис. — Она… Бог мой, она была в ванне. И вдруг крики, женский визг. Я побежал на третий этаж, сверху примчался Джеймс…

— Джеймс?

— Он снимает у нас комнату. Он был у себя. И прибежал на шум.

— Кто еще находился в доме?

Ричард посмотрел на жену, словно ища у нее ответа. Она покачала головой и проговорила:

— Мама Дэвис и я были в кухне, готовили ужин. Соне пора было купаться, и…

Она замолчала, словно произнесенное вслух имя дочери сделало более реальным то, о чем мать не могла даже думать.

— И вы не знаете, где были в то время остальные?

Заговорил Ричард Дэвис:

— Мы с папой сидели в гостиной. Мы смотрели… Господи, смотрели этот бессмысленный, проклятый футбольный матч. Мы смотрели футбол, пока Соня тонула у нас над головой…

Должно быть, уменьшительная форма имени дочери окончательно сломила Юджинию. Она наконец дала волю слезам.

Ричард Дэвис, поглощенный своим горем и отчаянием, не обнял жену, как ожидал от него Уэбберли. Он просто назвал ее по имени и забормотал бесполезные слова, что все в порядке, что малышка сейчас с Богом, который любит ее так же, как любили ее они сами. И кто, как не Юджиния, знает это, с ее абсолютной верой в Бога и Божью милость?

Уэбберли подумал, что это слабое утешение. А вслух сказал: