159  

— Никто не принуждал меня к этому, — сказала она, доставая леденцы из сумочки. — Ни персонал эскортной фирмы, ни кто-то другой. Это исключительно добровольный секс. Я сама выбрала такой род занятий, как только поняла, какие он таит возможности, и узнала, какой пользуюсь популярностью. Поначалу я лишь просто выпивала с ними. Иногда ужинала. Или ходила в театры. В общем, встречи проходили, как ты понимаешь, на самом приличном уровне: если человеку хочется выговориться, то ему нужен либо собеседник, либо просто внимательный слушатель из другого мира. Но обычно они спрашивали — все без исключения, — не могла бы я оказать им более интимные услуги. Сначала я думала, что не смогу. Ведь я практически даже не знала их. Короче, я не представляла, что смогу заниматься этим с совершенно незнакомыми людьми. Но как-то раз один из клиентов спросил, не разрешу ли я ему просто потрогать себя. Полсотни футов за разрешение запустить руку в мои трусики и пощупать кустик между ног. — Она улыбнулась. — Когда у меня еще был этот кустик. До того как… ну ты понимаешь. В общем, я согласилась, и это оказалось совсем не так страшно. Даже забавно. Я начала хихикать — внутренне, не вслух, понимаешь, — потому что это казалось таким… глупым. Тот мужик — он был постарше моего отца — аж задыхался от возбуждения, всего лишь пощекотав мою промежность. Поэтому, когда он сказал: «Пожалуйста, потрогай теперь меня», я сказала, что это обойдется ему еще в полсотни. Он воскликнул: «О боже, сколько угодно!» Представляешь, сто фунтов за его невинные восторги и разрешение пощекотать пальчиками мою промежность.

— Замолчи.

Он наконец ухватил какой-то смысл.

Но ей ужасно хотелось добиться его понимания. В конце концов, они же друзья. Давние друзья. Они понравились друг другу с первого взгляда, познакомившись когда-то в Бэйкуэлле. Она, семнадцатилетняя школьница со своеобразными интересами и большой склонностью к прогулкам, которые неизменно утверждали ее свободу, хотя он не понимал этого до нынешнего момента. И он, двадцатилетний студент, приехавший домой на каникулы из университета и сильно озабоченный пьянством отца и разваливающимся на глазах поместьем. Но Николь тогда не понимала его забот. Ее интересовали развлечения. Только их она воспринимала с радостью. И сейчас он понял это.

— Я пытаюсь объяснить тебе, что на данный момент такой образ жизни меня отлично устраивает. Разумеется, я не собираюсь жить так всегда. Но на сегодняшний день все в порядке. Это так увлекательно, Джулс. И я была бы полной дурой, отказавшись от этого.

— Ты совершенно сдурела, — сказал он беспомощно. — Лондон свел тебя с ума. Тебе необходимо вернуться домой, Ник. Побыть с друзьями. Тебе нужна помощь.

Она недоуменно уставилась на него.

— Помощь?

— Разве это не очевидно? С тобой что-то случилось. В здравом уме ты ни за что не согласилась бы ночь за ночью продавать свое тело.

— Обычно несколько раз за ночь.

Он схватился за голову.

— Господи, Ник… Тебе необходимо поговорить с кем-нибудь. Давай я подыщу доктора, психиатра. Мы никому ничего не скажем. Это будет наш секрет. А когда ты поправишься…

— Джулиан, — она завладела его руками, — со мной все в полном порядке. Плохо было бы, если бы я придавала какое-то значение отношениям с теми мужчинами. Плохо было бы, если бы я считала, что найду там истинную любовь. Если бы я стремилась отомстить или причинить боль кому-то или выдумывала всякие небылицы, то меня следовало бы прямо сейчас отвезти в сумасшедший дом. Но все совершенно не так. Мне нравится так жить, потому что мне хорошо платят, потому что я могу порадовать мужчин своим телом. Хотя мне кажется глупостью то, что они платят мне за сексуальные утехи, ведь я вполне согласна…

Тогда он ударил ее. Пусть Бог его простит, но он ударил ее, отчаявшись заставить замолчать. Он со всего размаха ударил ее кулаком по лицу, и ее голова откинулась назад и стукнулась об оконное стекло.

Потом они долго сидели, глядя друг на друга: она — прижимая пальцы к тому месту, где отпечатались на лице костяшки его кулака, а он — обхватив этот кулак второй рукой и слыша в голове отзвук этого удара, пронзительный, как визг тормозов при попытке остановить машину на обледеневшей дороге. Они сидели в полном молчании. Никто из них не произнес ни слова. Ни единого слова извинения за то, что он сделал, и ни единого слова оправдания тому, что она сделала с их отношениями, предпочтя такой образ жизни. Наконец Джулиан все-таки сделал еще одну попытку.

  159  
×
×