ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПРАВЕДНОГО ГРЕШНИКА

— По поводу чего?

Достав с полки дуршлаг, она сложила в него нарезанную капусту и занялась очисткой зеленых перцев. — По поводу того, как исцелить его.

— От чего?

— От нее. От этой кошки. Кобылки. Телки. Выбирай, что пожелаешь.

«Шо пожелаш»,

— Джулиан не нуждается ни в каком исцелении, — резко сказала Саманта, не оставляя надежды сбить дядюшку с выбранного курса. — Он вполне самостоятельный человек, дядя Джереми.

— Вот уж вздор. Он все равно что марионетка, и мы оба знаем, кто дергает за ниточки. Она так охмурила его, что он ничего вокруг не видит.

— С трудом верится.

— Насчет труда это верно. Он так долго трудился над ней, что его мозги переместились в пенис.

— Дядя Джереми…

— Он думает лишь о том, как бы пососать ее тугие розовые соски. А когда он пронзает ее своим копьем и заставляет ее стонать, будто…

— Ну все, довольно! Саманта рубанула ножом по перцу, точно топором. — Вы высказались более чем понятно, дядя Джереми. А теперь я хотела бы спокойно заняться ужином.

Джереми вяло улыбнулся своей полупьяной улыбочкой.

— Ты предназначена для него, Сэмми. И знаешь это не хуже меня. — У него получилось: «Не хуж мя». — Так что же мы сделаем для того, чтобы это случилось?

Он вдруг взглянул на нее в упор, словно вовсе и не был пьян. Как там называлось мифологическое чудище, способное убить человека взглядом? Василиск, вспомнила Саманта. Сейчас ее дядя был похож на василиска.

— Не понимаю, о чем это вы толкуете, — сказала она и сама почувствовала, как неуверенно и испуганно звучит ее голос.

— Неужели не понимаешь?

Джереми улыбнулся и направился к выходу из кухни, причем шел он вовсе не как подвыпивший человек.

Саманта упорно продолжала резать перцы, пока его шаги раздавались на лестнице и пока она не услышала, как за ним защелкнулась кухонная дверь. Только тогда, с полным сознанием того, что она может гордиться собой, потому что не потеряла самообладания в данных обстоятельствах, девушка отложила нож в сторону. Ее руки легли на край разделочного стола. Нагнувшись к овощам, Саманта вдохнула их свежий запах и сосредоточилась на восстановительной мантре. «Любовь наполняет меня, охватывает все мое существо, пронизывает все мое тело. Любовь делает меня всесильной и цельной», мысленно повторяла она, пытаясь восстановить душевное спокойствие. Вообще-то покой она потеряла еще предыдущей ночью, когда поняла, какую ошибку совершила в связи с лунным затмением. Да и до этого ее душа пребывала в беспокойстве. Все ее спокойствие улетучилось уже довольно давно, как только до нее дошло, кем является Николь Мейден для ее кузена. Но Саманта приучила себя прибегать к помощи такого тайного заклинания и твердила его сейчас тихим шепотом, хотя любовь была последним чувством, которое она способна была испытывать в данный момент.

Она все еще пыталась медитировать, когда услышала собачий лай из псарни, расположившейся в переоборудованной конюшне с западной стороны от особняка. Оживленный лай и радостное повизгивание собак подсказали ей, что там появился Джулиан.

Саманта взглянула на часы. Обычно в это время он кормил взрослых гончих, наблюдал за поведением новорожденных и устраивал игровые занятия для подросших щенков, начинающих общаться между собой. Джулиан пробудет с ними как минимум еще час. У нее хватит времени, чтобы подготовиться.

Она размышляла о том, что скажет кузену. Размышляла о том, что он скажет ей. И естественно, размышляла о том, насколько серьезные отношения связывают его с Николь Мейден.

Николь не понравилась Саманте с первого взгляда. И неприязнь эта возникла вовсе не из чувства враждебности к более молодой женщине, способной отнять у нее привязанность Джулиана. Ей не понравилась сама Николь как таковая. Раздражали ее непринужденные манеры, говорящие о самоуверенности, совершенно неуместной у девушки с таким ужасным происхождением. Дочь владельца какой-то закусочной, выпускница обычной средней школы и студентка третьеразрядного университета, который от силы тянул на простецкий политехнический колледж, — как она смела с таким наглым видом расхаживать по залам Бротон-мэнора? Несмотря на обветшалость, они по-прежнему представляли неизбывную славу четырех столетий рода Бриттонов. Едва ли Николь Мейден могла даже мечтать о такой родословной.

Но подобные тонкости, похоже, ничуть не обескураживали ее. Она всегда вела себя так, словно даже не задумывалась о таких глупостях. А для этого у нее имелась одна-единственная веская причина — могущество, основанное на ее образцово-английской красоте, той, что называют «английской розой». Волосы Гиневры (хотя и крашеные, без сомнения), идеальная кожа и цвет лица, глаза, опушенные черными ресницами, точеная фигурка, изящные раковинки ушей… Природа одарила ее всеми преимуществами, какими только может обладать женщина. И пяти минут в ее обществе Саманте хватило для понимания того, что девица чертовски хороню знает об этом.