Фатерланд

Ноги сами несли его по булыжнику. Он взял её под руку. У него так много вопросов.

– Погоди, погоди, – смеялась она, прижимаясь к нему. – Хватит. Остановись. Мне начинает казаться, что ты хочешь меня только ради того, что у меня в голове.

У него в номере она развязала ему галстук и притянула к себе, прильнув влажными губами. Продолжая целовать, сняла пиджак, расстегнула рубашку, распахнула её. Гладила руками грудь, спину, живот.

Встав на колени, с усилием расстегнула ремень.

Ксавьер закрыл глаза, ероша её волосы.

Спустя мгновение он мягко отстранился, опустился на колени и, глядя ей в лицо, снял с неё платье. Освободившись от одежды, Шарли запрокинула голову и встряхнула волосами. Ему хотелось познать её всю, целиком. Он целовал её в шею, грудь, живот, ощущая языком нежную кожу; вдыхал запах её духов; чувствовал, как упругое тело податливо расслаблялось под его руками.

Потом она подвела его к кровати, и они слились в объятиях. В комнату проникал только перемежаемый бегающими тенями отраженный свет с озера. Марш открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она приложила к его губам палец.

Часть четвертая. Пятница, 17 апреля

Гестапо, криминальная полиция и службы безопасности окутаны таинственным ореолом политического детектива.

Рейнхард Гейдрих

1

В этот день биржа в Берлине открылась на полчаса раньше обычного. На табло, установленном на здании Союза швейцарских банков на цюрихской Баннхофштрассе, цифры щелкали, как вязальные спицы. Байер, Сименс, Тиссен, Даймлер – вверх, вверх, вверх, вверх. Единственными акциями, которые упали при вести о разрядке, были акции Круппа.

Как и каждое утро, здесь, у этого индикатора экономического здоровья рейха, собралась нетерпеливая толпа хорошо одетых людей. Курс акций на бирже падал уже полгода, и настроение вкладчиков приближалось к панике. Но на этой неделе благодаря старине Джо Кеннеди – а старый Джо понимал кое-что в рыночных делах: в свое время сделал на Уолл-стрит полмиллиарда долларов, – да, благодаря Джо падение остановилось. Берлин был счастлив. Довольны были и в Цюрихе. Никто не обращал внимания на шагавшую со стороны озера парочку. Они не держались за руки, но шли достаточно близко, изредка касаясь друг друга. За ними следовали двое изнывающих от скуки господ в коричневых плащах.

Перед отъездом из Берлина Марша вкратце познакомили с порядками в швейцарском банковском деле.

«Баннхофштрассе – это финансовый центр. Она похожа на главную торговую улицу, чем, по существу, и является. Но важно то, что находится во дворах позади магазинов и в конторах на верхних этажах. Вот там вы и найдете банки. Однако следует смотреть в оба. Швейцарцы говорят: чем больше лет деньгам, тем труднее их увидеть. А в Цюрихе им столько лет, что их не видно совсем».

Под булыжными мостовыми и трамвайными рельсами Баннхофштрассе простирались подземные хранилища, в которых прятали свои богатства три поколения толстосумов Европы. Глядя на поток туристов и посетителей магазинов, Марш пытался представить, сколько стародавних надежд, забытых тайн и истлевших костей попирали они своими ногами.

Банки эти представляли собой небольшие семейные предприятия: десяток-другой служащих, несколько служебных помещений, небольшая медная табличка. «Цаугг и Си» ничем не отличался от других. Вход с переулка позади ювелирного магазина, просматриваемый такой же телекамерой, что и на вилле Цаугга. Марш нажал кнопку звонка рядом с малозаметной дверью, чувствуя, как Шарли поглаживает его руку.

Раздавшийся по селектору женский голос потребовал назвать свое имя и цель визита. Он встал против телекамеры.

– Меня зовут Марш. Это фрейлейн Мэгуайр. Мы хотим видеть господина Цаугга.

– Вы договаривались?

– Нет.

– Герр директор никого не принимает без предварительной договоренности.

– Передайте ему, что у нас доверенность на счет номер 2402.

– Минутку, пожалуйста.

У входа в переулок слонялся полицейский. Марш взглянул на Шарли. Ему показалось, что сегодня у неё глаза ярче, а кожа свежее, чем обычно. Подумал, что тешит свое тщеславие. Сегодня все выглядело по-иному – деревья были зеленее, цветы белоснежное, небо синее, словно их как следует промыли.

Из висевшей через плечо кожаной сумки она достала фотоаппарат «лейку».