Дело гастронома № 1

– В изобразительном отделе, четыре рубля восемьдесят пять копеек, никто им не интересуется!

Костя оторопел, положил книгу на стол.

– А чего ты мне даешь, оставь себе! Я думал, у вас ажиотаж, не достать! – Он порылся в кармане, достал несколько купюр. – Вот, держи, у меня деньги есть, сам возьму сколько надо!

Ева взяла книгу, пожала плечами. Видя, что Костя собрался уходить, остановила его за руку:

– Подожди, сынок, успеешь! Присядь! Я сегодня твоего отца видела!

Костя хоть и присел на стул, но, услышав про отца, поморщился и тут же поднялся.

– Сядь и послушай, – строгим голосом приказала она.

Костя шумно вздохнул, но матери покорился, сел.

– Николай Иваныч не твой отец, не настоящий! Не родной. Пришла пора обо всем рассказать! – У Евы на глаза навернулись слезы.

Костя недоуменно взглянул на мать. Парень не знал, что делать, встать и уйти или остаться и слушать. Но, увидев в глазах матери слезы, решил остаться.

Антон после свидания с Машей был счастлив. Счастлив оттого, что впервые ему удалось пробыть с Машей так долго, счастлив, что им удалось посидеть в кафе и выпить по бокалу шампанского, счастлив, что она наконец раскрылась ему. Во всяком случае, так ему показалось. Нет, конечно же, раскрылась, раз дала почитать запрещенную книгу, «Август 14-го», о которой можно было услышать только по вражескому радио. А это означало, что она ему доверяет! И он радостно побежал к остановке, крепко сжимая в руке портфель с книгой. Даже не побежал, а полетел. Одним из первых вскочил в трамвай, занял место у окна. Когда к трамваю подбежал Ширшов – он решил съездить на рынок за рассадой для тещи, а то совсем запилила, – двери уже закрылись. Ширшов забарабанил в дверь, и вагоновожатая, толстая пожилая тетка, взглянув в зеркальце, выругалась шепотом, но двери открыла. Ширшов заскочил в трамвай с передней площадки, в знак благодарности махнул тетке рукой. Потом бросил три медные копейки в кассу, оторвал билет, стал пробираться в глубь салона, увидел свободное сиденье у окна, но тут прямо перед носом на это место плюхнулась какая-то старушка. Ширшов вздохнул, прошел вперед и остановился позади Антона. Тот же продолжал пребывать в самом радужном настроении. И еще его сжигало нетерпение. Он вытащил заветную книгу из портфеля, открыл, пролистал ее. Ширшов смотрел в окно, на пролетающие мимо дома, деревья в светло-зеленом ореоле – начала распускаться листва. Весна окончательно вступила в свои права. И ему почему-то стало грустно, все радуются весне, а он как проклятый продолжает мотаться по работе, и конца-края этому не видно, как и результатов, которые ждет начальство. Тем временем Антон, пролистав книгу, вернулся к первой странице, где было напечатано имя автора, название романа и чуть ниже – название парижского издательства. Ширшов оторвался от проплывающей панорамы города, рассеянно взглянул на книгу, но, выхватив цепким взглядом имя автора и название издательства, тут же напрягся, поняв, что за «фолиант» держит в руках незнакомый юноша. Взглянул на него. На вид лет двадцать, студент, наверное. Одет прилично, курточка модная клетчатая, джинсы. Вот сволочь! Интересно, откуда взял?.. Может, не только читает, но и в распространении замешан?.. Антон оторвался от страницы, выглянул в окно, быстро закрыл книгу, сунул ее в портфель и поспешил к выходу. Ширшов оставался стоять на месте. Сиденье у окна освободилось. Двери раскрылись, все стали выходить. Ширшов медлил, не зная, как поступить, как вдруг словно что-то подтолкнуло его в спину. Он двинулся к выходу, но двери уже закрылись.

– Эй, красавица, открой! – крикнул он вагоновожатой. Та, увидев уже знакомого недотепу, недовольно покачала головой, но двери открыла. Оперативник пулей выскочил из трамвая.

Костя выслушал весь рассказ матери молча. Несколько раз хотел перебить ее, уточнить, как они познакомились, почему она выгнала отца, когда тот вернулся из тюрьмы. Но сдержался, промолчал, решил оставить на потом. Он так часто поступал: ждал, когда мать успокоится или пройдет какое-то время, день-два, и потом неожиданно вдруг задавал ей вопрос, прямо в лоб. В таких ситуациях мать всегда терялась и начинала говорить правду. Нет, вруньей она не была, просто иногда, сильно переживая, недоговаривала. Может, и сейчас с ней происходит то же самое, подумал он, продолжая успокаивать себя и нервно крутить на углу стола миниатюрную деревянную юлу. Когда юла свалилась на бок, он взял со стола книгу Дюма «Двадцать лет спустя», повертел ее в руках, бросил на стол, но промахнулся – книга шлепнулась на пол. Ева вздрогнула.