Дьявольская Королева

Я обернулась и поднялась с табурета. Возле двери стоял ребенок из плоти и крови. Он уставился на меня, разинув рот.

— Ты здесь! — воскликнула я и вздрогнула, почувствовав, как крепкая рука схватила меня за плечо.

Мальчик выскочил из дверей.

— Не ходите за ним, — предупредил Руджиери. — Не нарушайте круг.

— Но я его знаю. — Я была удивлена. — Это же Генрих Наваррский, сын Жанны. Что он здесь делает? Он должен быть в Париже.

— Это всего лишь грум, — заверил Руджиери. — Мальчик из конюшни. Любопытный малый. Нуждается в трепке, и больше ничего. Пусть себе бежит. Мы должны запечатать круг, как положено.

— Нет, — возразила я. — Рано. У меня появились вопросы к покойному мужу. Насколько мне известно, вам по силам его вызвать.

Руджиери устало вздохнул и взглянул на пламя свечи за алтарем. Над черепом поднимался дым.

— Ну ладно, — решился он.

Колдун вынул из клетки второго голубя, свернул ему шею и вытер рукавом зеркало.

— Дайте мне вашу руку, — приказал он. Я отпрянула, и тогда он прибавил: — Вы его жена, Катрин. Ваша кровь быстрее его привлечет.

Я протянула ладонь и не поморщилась, когда лезвие укололо кончик моего пальца. Колдун выдавил немного крови и прижал палец к холодной поверхности зеркала, затем уселся на табурет и начал ритмично дышать. Голова его наклонилась вперед, веки затрепетали.

— Генрих, — произнес он хрипло. — Генрих де Валуа…

Это было приглашение, мольба. Глаза колдуна закрылись, тело обмякло, руки и ноги задергались. Потом он вдруг выпрямился, хотя голова по-прежнему безвольно лежала на груди. Казалось, Руджиери спал. Снова сверкнуло лезвие, отрезанная голова голубя мягко упала на пол, левая рука колдуна принялась искать перо.

Козимо обмакнул перо в окровавленную голубиную тушку и стал писать на сверкающей поверхности зеркала почерком моего мужа.

Катрин

Делаю это ради любви к тебе

Рука Руджиери замерла над стальным зеркалом в ожидании моего вопроса.

— Наши сыновья, — сказала я. — Они все умрут, не оставив наследников?

Пауза. Пальцы Руджиери задрожали.

Править будет один мой наследник

— Один наследник? — уточнила я. — Франциск будет править один?

Перо не двигалось. Франциск был болен. Если он единственный наследник Валуа, тогда что станет с его братьями?

— Почему эта кровь? — продолжала я. — Почему кровь на лице Карла и Эдуарда? Почему появился Наварр? Может, это он их убьет?

Уничтожь то, что ближе к твоему сердцу

— Значит, мне следует погубить Наварра? — пробормотала я. — Прежде чем он заберет трон у наших сыновей?

Уничтожь то, что ближе к твоему сердцу

— Нет! — воскликнула я. — Не могу…

Я закрыла лицо ладонями. Руджиери взял меня за плечи и потряс.

— Катрин! Я открыл круг. Мы должны из него выйти.

— Не могу, — причитала я. — Не могу убить Наварра. Милого невинного мальчика…

— Наварр не появлялся, — твердо заявил Руджиери. — Я видел лишь мальчика с конюшни, черного эфиопа с соломой в волосах.

— Мне казалось, что я достаточно сильная, — простонала я. — Но я ошибалась.

— Будущее не зафиксировано, — заметил колдун. — Оно текуче как океан, и вы, Катрин, контролируете течение.

Я подняла на него глаза.

— Кровавый поток. Ответьте, Козимо, как мне его остановить? Как спасти моих сыновей?

Моя мольба обезоружила колдуна. На долю секунды спокойствие оставило его, и я увидела бесконечную нежность, беспомощность и боль. Он протянул к моей щеке дрожащие пальцы, потом отдернул их и постарался успокоиться.

— Пойдемте, Madame la Reine, — произнес он и взял меня за руку.

ГЛАВА 33

В Париж я вернулась вовремя: успела проводить свою дочь Елизавету в долгое путешествие, к ее мужу, королю Филиппу Испанскому. Я плакала, прощаясь с ней, потому что представляла, что ее ожидает: одиночество среди иностранцев, муки постижения чужого языка. Пока ее экипаж был в дороге, я отправила ей первое письмо, чтобы дочери не пришлось долго ждать весточки из дома.

Во время моего отсутствия Карл де Гиз и кардинал Лотарингский приводили в порядок финансы Франции. Это было необходимо — страна почти обанкротилась, и кардинал, надменный дурак, придумал решение: отказ в выплате довольствия французским солдатам, пришедшим с войны. Это, в сочетании с энергичным преследованием протестантов, навлекло на него и его брата презрение простых людей.