Дьявольская Королева

Король вцепился в его запястье и крепко сжал. Генрих старался вырваться. Оба дрожали. Вдруг Генрих опустил руку и закричал:

— Нет! Нет! Как ты можешь говорить такое? Это неправда, неправда!

Он схватил стоявший поблизости стул и перевернул его с такой силой, что тот с треском полетел по каменному полу. Затем попытался то же самое проделать с большим тяжелым столом, но не получилось, и он сам повалился на пол.

— Ты не можешь его забрать, — всхлипывал он. — Я не позволю тебе его забрать…

Я подбежала к нему и обняла.

Генрих обмяк. Глаза его приняли отсутствующее выражение. Такой взгляд я видела лишь однажды. Он свидетельствовал об отчаянии. Его дух был сломлен, и у меня не было средства восстановить его.

Подведя мужа к отцу, я отошла к порогу — оставила их наедине с горем. Я была человеком со стороны и не могла полностью разделить с ними трагедию.

Как только король снова обрел дар речи, он сказал:

— Сын мой, теперь ты дофин. Ты должен стать таким же достойным, каким был твой брат Франциск. Таким же добрым, чтобы тебя любили не меньше, чем его. Пусть никто не пожалеет, что ты стал первым наследником престола.

Тогда мне показалось, что его величество — жестокий и неразумный человек: как он может думать об этом в такой ужасный момент?! Как можно вспоминать о политике, когда твой сын мертв? Несколько дней я придерживалась того же мнения, пока мы не положили бедного Франциска во временную могилу.

И пока мадам Гонди, рассуждая о каком-то тривиальном деле, не назвала меня Madame la Dauphine.^[20]

От этого обращения у меня перехватило дыхание, но не потому, что я жаждала власти, которая придет со статусом королевы, и не потому, что я боялась этого, просто я поняла: астролог и колдун Козимо Руджиери знал все с самого начала и ни в чем не ошибся.

ГЛАВА 20

Я отправила Козимо Руджиери еще одно письмо. Объяснила свои новые обстоятельства и попросила приехать ко мне и сделаться моим главным астрологом. Впрочем, особой надежды я не питала: Руджиери то ли умер, то ли сошел с ума, однако мне не к кому было больше обратиться. Вместе с возросшей властью возросла и уязвимость. Я, как и Генрих, мало кому могла довериться. Одним из таких людей был Козимо, который давно доказал свою лояльность.

Мне было не по себе, что неудивительно.

Причины смерти молодого Франциска казались мне достоверными, но король с советниками и придворными считали иначе.

Оставшись в Турноне, Франциск вроде бы шел на поправку. Он чувствовал себя настолько хорошо, что в один из самых знойных августовских дней пригласил своего придворного сыграть с ним в теннис. Дофин легко взял партию.

После, однако, ему стало трудно дышать. Решив, что это из-за жары, он приказал графу Себастьяно Монтекукколи принести стакан холодной воды. Выпив, дофин слег в жестокой лихорадке. Его легкие заполнила жидкость. Один врач поставил диагноз «плеврит», другой в этом усомнился. Спасти Франциска не удалось.

Возможно оттого, что Монтекукколи был флорентинцем и приехал во Францию в составе моей свиты, Генрих не мог на меня больше смотреть и перестал посещать мою спальню.

Король погрузился в отчаяние, у него недоставало сил обвинять кого-то в своих страданиях. Монтекукколи был удобной мишенью, и его заподозрили в отравлении. Как же иначе, ведь он итальянец! После ареста обыскали его апартаменты и обнаружили книгу о свойствах химических веществ, а также документ, гарантирующий ему свободное поведение на территории империи. Гибель его была неизбежной.

Монтекукколи хотел, чтобы его быстрее казнили: он боялся пыток, заготовленных для людей, подозреваемых в убийстве королевских особ, а потому немедленно признался, что шпионил в пользу императора Карла и следующей его жертвой должен был стать сам король.

Седьмого октября на небе не было ни тучки. Я поднялась на только что построенное возвышение — от него еще пахло сосной — и встала за королевой Элеонорой и Дианой де Пуатье. За мной, держась за юбку, последовала Маргарита. Скоро ей должно было исполниться тринадцать лет. Мы приехали в Лион, город неподалеку от Валанса. Здесь король мог получать важные известия о ходе войны. Лион находился на порядочном расстоянии от театра военных действий, а значит, все могли чувствовать себя в безопасности.

На возвышении нас дожидалось более двухсот придворных. Все были в трауре, как и угольно-черные лошади, покрытые черными чепраками. Четыре жеребца нервно расхаживали по пустой площади. Темный фон разбавила только мадам де Пуатье — надела под черное платье белую нижнюю юбку и повязала на голову серую ленту. Ее духи сильно пахли ландышем, и этот аромат казался вызовом мрачному ритуалу.

---

20 Мадам дофин. (фр.).