Тайник

— И о напитке, который он неизменно брал с собой, тоже? Зеленый чай с гинкго? Где он хранится, кстати?

— На кухне.

— Где именно?

— В кладовой на полке.

— А вы работаете в кухне.

— Вы что, намекаете, что я…

— Куда ваша племянница приходила с вами поболтать? Куда приходил поболтать ваш брат во время работы над оранжереей, к примеру?

— Все, кто был дружен с мистером Бруаром, постоянно толклись в кухне. Это же открытый дом. Здесь не делают различия между теми, кто трудится внизу, и теми, кто нежится наверху. Бруары не такие люди, и никогда такими не были. Именно поэтому…

Она осеклась. И крепче вцепилась в простыни.

— Именно поэтому… — спокойно повторил Сент-Джеймс.

— Мне нужно работать. Не возражаете, если я дам вам совет? — Она не стала ждать ответа. — Наши семейные дела не имеют никакого отношения к смерти мистера Бруара, мистер Сент-Джеймс, Но если вы покопаете поглубже в другом месте, то обнаружите, что это относится не ко всем семьям.

19

Фрэнку не удалось вернуть коробку Бетти Петит и вернуться в Мулен-де-Нио так скоро, как он надеялся. Бездетная и овдовевшая фермерша редко принимала гостей, но если уж кто-нибудь к ней заходил, то без кофе и свежих круассанов она его не выпускала. Единственным предлогом, который позволил Фрэнку сократить свой визит почти до часа, был его отец. «Папу нельзя надолго оставлять одного» — эта фраза служила отличным прикрытием в случае необходимости.

Когда он вошел на свой двор, то сразу увидел рядом со своим «пежо» припаркованный «эскорт» с наклейкой в виде арлекина — символ местной фирмы по прокату автомобилей — на заднем стекле. Он тут же бросил взгляд на дом и заметил, что дверь распахнута. Нахмурившись, он поспешил к ней. Крикнул с порога:

— Папа? Ты здесь? — хотя и так было ясно, что в доме никого нет.

Значит, оставалось лишь одно место. Фрэнк почти бегом кинулся к ближайшему коттеджу, где хранилась военная коллекция. Пробегая мимо крохотного окна гостиной, он заглянул внутрь, и у него потемнело в глазах от увиденного. Брат этой американки, Ривер, стоял возле шкафа-картотеки, а рядом с ним какая-то рыжеволосая женщина. Верхний ящик был выдвинут до самого конца, и перед ним стоял отец. Одной рукой Грэм Узли цеплялся за край ящика, чтобы не упасть. Другой сражался с пачкой документов, которые пытался из него извлечь.

Фрэнк сорвался с места. В три прыжка он подлетел к двери и распахнул ее. Разбухшее дерево с визгом проехало по старому полу.

— Какого черта? — сказал он резко. — Какого черта вы тут делаете? Папа! Перестань! Документы хрупкие!

Грэм повернулся к сыну как раз тогда, когда тот ринулся к нему через комнату.

— Пора, мальчик, — сказал он. — Я уже все рассказал. Ты знаешь, что теперь надо делать.

— Ты с ума сошел? — набросился на него Фрэнк. — Оставь вещи в покое!

Он взял отца за руку и попытался отвести его на шаг назад. Но тот вырвался.

— Нет! Мы перед ними в долгу. Этот долг надо заплатить, и я это сделаю. Я выжил, Фрэнк. Трое погибли, а я все еще жив. Я прожил все годы, которые могли бы прожить и они. Сейчас у них могли быть внуки, Фрэнк. Правнуки. Но все пошло прахом из-за какого-то трусливого негодяя, который так ни за что и не ответил. Ты понял, сын? Кое-кому пора платить.

Он вырывался из рук Фрэнка, словно подросток, стремящийся избежать наказания, но без юношеского проворства. Фрэнку не хотелось проявлять жестокость, ведь отец был слаб. Однако из-за этого контролировать его поступки становилось еще труднее.

Рыжеволосая женщина сказала:

— По-моему, он принимает нас за журналистов. Мы пытались ему объяснить… вообще-то мы пришли поговорить с вами.

— Оставьте нас, — бросил он ей через плечо и смягчил приказ, добавив: — На одну минуту. Пожалуйста.

Ривер и его рыжая спутница вышли из коттеджа. Фрэнк подождал, пока они скроются за дверью. Тогда он оттащил отца от шкафа и захлопнул ящик, ругнувшись сквозь зубы:

— Дурак старый.

Это привлекло внимание Грэма. Фрэнк редко ругался, а на отца — никогда. Его преданность старику, сближавшая их общая страсть к истории и прожитая бок о бок жизнь помогали ему спокойно и беззлобно воспринимать все проявления отцовского упрямства. Но сегодняшнее происшествие выходило далеко за пределы того, что Фрэнк способен был стерпеть. Словно плотина, которую он старательно сооружал два последних месяца, рухнула у него внутри, и он разразился такими ругательствами, о существовании которых в своем словаре даже и не подозревал.