Архангел

Они еще несколько минут ехали по набережной, потом вдруг резко остановились возле замусоренного спуска к воде. Две крупные чайки взлетели, хлопая крыльями, и умчались, крича. Блондин вышел первым, Келсо после некоторого размышления последовал за ним. Он подумал, что его привезли в идеальное место для инсценировки несчастного случая — достаточно его толкнуть, и последует взрыв сообщений в печати, долгое расследование силами цветного приложения к какой-нибудь лондонской газете, возникнут подозрения, а потом все забудется. Тем не менее он принял бравый вид. А что еще он мог сделать?

Блондин читал показания, которые Келсо дал в милиции. Под ветерком, налетавшим с реки, шуршали страницы. Что-то в этом человеке было знакомое.

— Ваш самолет, — не поворачиваясь, сказал он, — вылетает из «Шереметьево-2» в час тридцать. Вы должны быть на борту.

— Кто вы?

— Вас отвезут сейчас в отель, и вы успеете сесть на автобус, который повезет в аэропорт ваших коллег.

— Зачем вам это?

— Вы, возможно, попытаетесь в ближайшем будущем снова въехать на территорию Российской Федерации. Собственно, я уверен, что так оно и будет. Вы человек упорный, это ясно. Но я должен предупредить вас, что в визе вам будет отказано.

— Это, черт возьми, возмутительно. — Глупо было, конечно, с его стороны вскипать, но он был слишком измучен и пережил слишком большую встряску, чтобы держать себя в руках. — Совершенно возмутительно. Все сочтут, что это я убил его.

— А вы и вправду убили. — И русский повернулся к Келсо. — Вы и есть убийца.

— Это шутка, верно? Значит, мне не надо было высовываться. Не надо было вызывать милицию. Я мог сбежать, и все.

И нельзя сказать, чтобы я об этом не думал...

— Приговор — тут, изложенный вашими собственными словами, — заявил блондин. — Вчера днем вы были у Мамонтова и рассказали ему, что к вам приходил «свидетель того, что было в старые времена», сообщивший о записях Сталина. Вот это и было смертным приговором.

— Я не называл его фамилии, — заикаясь, сказал Келсо. — Я уже сотню раз перебрал в уме этот разговор...

— Мамонтову не требовалась фамилия. Он ее уже знал.

— Но вы же не можете быть в этом уверены...

— КГБ, — произнес русский, демонстрируя долготерпение, — провело новое расследование по делу Папу Рапавы в восемьдесят третьем году. Это было сделано по просьбе заместителя начальника Пятого управления Владимира Павловича Мамонтова. Теперь вамё ясно?

Келсо закрыл глаза.

— Так что Мамонтов в точности знал, о ком вы говорили. Никакого другого «свидетеля того, что было в старые времена» не существует. Все остальные уже умерли. Так вот: через четверть часа после того, как вы вышли из квартиры Мамонтова, он тоже вышел из дома. Он даже знал, где жил старик, — по своему досье на него. Часов семь, возможно, восемь он допрашивал Рапаву. С помощью своих друзей. Уж вымне поверьте: такой профессионал, как Мамонтов, может изрядно повредить человека за восемь часов. Хотите, я сообщу вам некоторые медицинские подробности? Нет? В таком случае возвращайтесь-ка в Нью-Йорк, доктор Келсо, и занимайтесь своими историческими играми в какой-нибудь другой стране, потому что здесь вам не Англия и не Америка. Прошлое здесь еще не похоронено. В России прошлое несет с собой лезвия и наручники. Спросите у Папу Рапавы.

Порыв ветра взъерошил поверхность реки, по ней пошли волны, и находившийся поблизости буек зазвенел, ударяясь о свои ржавые цепи.

— Я могу выступить свидетелем, — помолчав, произнес Келсо. — Вам потребуются мои показания, чтобы арестовать Мамонтова.

Русский впервые улыбнулся.

— Вы хорошо знаете Мамонтова?

— Почти совсем не знаю.

— Значит, не знаете совсем. В таком случае вам повезло. Некоторым из нас пришлось хорошо узнать его. И могу вас заверить, что товарищ В. П. Мамонтов представит не меньше шести свидетелей — и ни один из них не будет ниже полковника, — которые под присягой покажут, что он весь вечер был с ними; они обсуждали благотворительные акции в ста шестидесяти километрах от квартиры Папу Рапавы. Так что сами понимаете, чего стоят ваши показания.

Он разорвал показания Келсо пополам, затем еще и еще раз пополам, пока кусочки не стали такими мелкими, что дальше рвать их было уже невозможно. Он смял обрывки в руках, скатал их в шарик и бросил в воду. Ветер подхватил его. Налетели чайки в расчете на еду, затем с криками разочарования умчались прочь.