Огненные времена

X

После чумы жизнь стала странной смесью довольства и нищеты. Умерли и мельник, и его жена, и не осталось никого, кто бы мог смолоть муку из запасов зерна, оставшихся в амбаре старого Жака. Множество крестьян, включая моего бедного отца, умерли, и оставшиеся в живых смогли свободно пользоваться урожаем их заброшенных полей, а также садов и виноградников сеньора, которые некому было теперь сторожить.

То, что мы не взяли, просто сгнило там, где упало, так же как сгнили там, где упали, большинство несчастных, умерших последними в своих семьях. Такая судьба постигла и наших бедных соседей Жоржа и Терезу, и всех их сыновей. Несмотря на смрад разложения, доносившийся из их домика и ставший особенно невыносимым с наступлением жары, страх перед чумой удержал нас от того, чтобы войти туда.

Тем не менее мы унаследовали часть их богатства: осла и телегу, шесть свиней и несколько кур, а также все овощи, что росли в огороде у Терезы. Несмотря на отсутствие хлеба, мы питались самыми разными овощами, мясом и молоком, потому что повсюду бродили в поисках своих хозяев неприкаянные козы, овцы и коровы, и присвоить их себе мог кто угодно. Впервые я испытала удовольствие лечь спать с набитым желудком. Даже матушка немного пополнела.

И тем не менее над деревней вместе со смрадом висела скорбь. Жермен, мой суженый, умер – причем не от чумы, а от болезни, которая пришла вслед за ней. В его случае это была какая-то болезнь, наполнявшая кишки кровью. Меня переполняли печаль (потому что он был достойным человеком) и огромный стыд за то чувство облегчения, которое я испытывала. Некоторое время я носила черное платье и покрывало вдовы и в этом одеянии стала так похожа на бабушку, что даже матушка издали не могла различить нас.

Не только я – все кругом носили траур, и куда бы мы ни пошли – на рыночную площадь, на берег реки или в поле, – везде было пусто, безлюдно. Казалось, кругом обитают одни только призраки. Каждый день матушка брала меня с собой на мессу и ставила свечку за упокой отца. Она брала меня с собой, потому что тосковала по отцу. Но была и другая причина – она чувствовала, что Нони сбивает меня с истинного христианского пути, и была права.

И хотя я честно посещала ежедневную мессу, все мои молитвы были направлены Пресвятой Матери и молилась я о том, чтобы как можно скорее узнать, что я должна делать, чтобы выполнить мое предназначение. Нони начала самым серьезным образом обучать меня мудрости язычников, деревенских жителей, которые, по ее словам, тоже принадлежали к расе.

Скоро я начала понимать, что уже видела воочию большую часть той магии, которой владела Нони: как она наполняет мешочки травами и магически заряжает их с помощью простой молитвы. Однажды, как только я более или менее оправилась от болезни, мы с ней отправились в поле, чтобы раздобыть какой-нибудь еды. Матушка не пошла с нами, так как была еще слишком слаба, и поэтому бабушка могла спокойно поговорить со мной о древней науке.

Большинство трав я уже знала, потому что они служили для медицинских целей. Но теперь Нони рассказала мне об их магических свойствах. Так, лаванда использовалась в целительной магии, розмарин служил для хранения и пробуждения воспоминаний, а очанка помогала внутреннему зрению.

Однако бабушка показала мне и те два растения, которые служили только магическим целям. Они были очень опасны, и пользоваться ими можно было лишь в исключительных случаях и только хорошо обученным людям. Бабушка обещала, когда придет время, показать мне, как их использовать, – во-первых, белену, которая дает человеку возможность летать, а во-вторых…

– Вот это, – прошептала она благоговейно, когда мы обе присели у подножия древнего дуба, и залюбовалась непритязательным шишковатым грибочком, – ключ к началу.

Она всегда называла это «началом», хотя впоследствии я не раз слышала, как это называли посвящением или инициацией.

Однажды, когда матушка отдыхала в доме, а мы с Нони ползали на коленях в огороде, бабушка вдруг подняла лицо к синему, ясному небу. Проследив за ее взглядом, я тоже увидела низко над горизонтом призрак луны, совершенный круг прозрачной слоновой кости.

– Чудесная, полная луна, – с восхищением сказала Нони. – Нынче ночью мы встретимся, приготовься.

И не произнеся больше ни слова, вернулась к прополке.

Я бы непременно засыпала ее вопросами, если бы от волнения и нетерпения чуть дар речи не потеряла. Тем не менее я молча закончила работу и внешне была совершенно спокойна, хотя на самом деле мои сердце и мысли разрывались между радостью и страхом.