«Джулиано… мертв. Не многие об этом знают. Большинство верит, что он все еще жив».
«А теперь больше не любите?»
Он был сдержан во время нашей первой встречи, потому что думал, будто я вышла замуж за другого, зная, что мой первый муж все еще жив. Он считал, что я способна на предательство, ибо сам был способен на него.
Дзалумма взяла драгоценности и тщательно спрятала в потайной карман в складках одежды.
— Если это вообще возможно, — сказала она, — то все будет сделано. Я прослежу.
Мы договорились, что ранним утром она отправится на поиски надежного курьера. Нет, неправда: я была так убита горем, что она отправилась в аптекарскую лавку за каким-нибудь снадобьем, успокаивающим нервы. Было очень рано, но я места себе не находила и не могла ждать, пока проснется Клаудио и запряжет лошадей, поэтому Дзалумма пошла пешком.
Я была в ужасе, оттого что приходится отправлять ее на такие опасные поиски. Одно меня особенно беспокоило.
— Я не захватила с собой нож, — сказала я, понимая, что, если бы он был у меня, я бы сейчас отдала его Дзалумме.
На лице рабыни промелькнула злорадная улыбка.
— Зато я захватила.
Той ночью я не предавалась скорби. Я лежала на кровати мамы, а Дзалумма устроилась у моих ног на лежанке, убрать которую отцу так и не хватило духу. Я не спала. Теперь, когда Антонио мертв, я стала для Франческо бесполезной — разве что он мог использовать меня как приманку. Но эту роль играть я не собиралась. Настало время бежать. Конечная цель — Рим. Я продумывала десятки различных способов, как пройти городские ворота, — но ни один из них не мог считаться безопасным или осуществимым, когда во все это вовлечен непоседливый двухлетний малыш. Я решила только одно: что мы трое — Дзалумма, Маттео и я — покинем дом перед рассветом, после того как вернется с гулянки Франческо и я убью его, когда он свалится пьяным на кровать.
В тишине утра, когда все еще спали, Дзалумме пришла пора уходить. Я взяла ее руки и расцеловала в обе щеки.
— Мы увидимся снова, — пообещала она, — самое позднее — на похоронах твоего отца. Если я опоздаю, то найду тебя в церкви. — Она легким шагом направилась к двери, но тут какая-то мысль заставила ее остановиться и оглянуться на меня через плечо. — Ты многое простила своему отцу, — сказала она. — Слишком многое. Но, наверное, я тоже попробую простить его.
Как только она ушла, я отправилась в спальню отца. Он выглядел холодным и жалким в белом льняном саване со сложенными на груди руками, в которые был вставлен маленький красный крестик. Я вырвала у него этот крестик и спрятала в шкафу, под стопкой рубах, где его не смогла бы найти Лоретта. Пока занималась этим, я наткнулась на кинжал с золотой рукоятью — острый и длинный — и спрятала его у себя за поясом.
Похороны состоялись в середине дня в церкви Санто-Спирито. Лоретта отправилась пораньше, чтобы все организовать. Так как чума шла на убыль, нанять могильщиков оказалось легче, чем она предполагала.
Заказанная месса была короткой и печальной. Пришел Франческо, нетерпеливо хмурясь, просидел всю службу, затем быстро ушел, сославшись на срочные дела в синьории. Я испытала облегчение, так как мне с каждой минутой становилось труднее скрывать свою безграничную ненависть к нему.
У отцовской могилы собрались всего несколько человек: дядя Лауро с женой и детьми, Лоретта, отцовский конюх, кухарка и я. Маттео остался дома с няней. Бросая первый ком земли на крышку гроба, пристроенного рядом с милыми каменными херувимчиками на могиле матери, я не пролила ни слезинки.
Возможно, мои слезы осушил страх: Дзалумма так и не вернулась. «Непростительная ошибка, — говорила я себе, — послать ее одну с такими драгоценностями, особенно столь рано, когда улицы еще пусты. Что, если она наткнулась на вора? Кто тогда услышит ее крики о помощи?»
Пора было возвращаться в отцовский дом на поминальный ужин. Дядя Лауро и остальные пытались уговорить меня пройтись с ними до родительского дома, но я отказалась. Мне хотелось побыть наедине с отцом и матерью и еще хотелось задержаться подольше на тот случай, если Дзалумма все-таки вернется.
Когда все ушли, я пробыла в одиночестве очень недолго. Ко мне подошел один из августинцев Санто-Спирито в традиционном одеянии своего ордена — широком плаще с поднятым капюшоном.
Я не отрывала взгляда от отцовской могилы, не желая ни с кем разговаривать. Но он направился прямо ко мне, остановился рядом и тихо произнес: