Я, Мона Лиза

— Останешься с ним, — кричал отец, — вот тогда и хлебнешь настоящего горя! — Это не было угрозой, его слова означали только скорбь. Он протянул ко мне руку и с нежностью погладил воздух, словно дотронулся до моей щеки. — Лиза, — позвал он, — моя Лиза! Что мне делать, чтобы ты услышала меня?

В то утро, когда покинула родной дом, я собрала всю свою ненависть к отцу, чтобы у меня появились силы уйти. Я напомнила себе, как давным-давно он ударил маму, чем вызвал ее болезнь; как заставил маму поехать к Савонароле, что и привело ее к смерти; как, что было хуже всего, предал ее память, став сторонником ее убийц.

А теперь я видела перед собой лишь несчастного человека, который безумно обо мне беспокоился и потому кричал принародно до хрипоты без всякого стеснения. Я невольно вспомнила безоговорочную любовь в его глазах, когда он упрашивал маму поехать к фра Джироламо, надеясь, что, быть может, она излечится. Я невольно подумала о тех ужасных страданиях, которые он, должно быть, вынес, осознав, что его увещевания привели маму к смерти.

— Прошу тебя, — закричал он, все еще протягивая руку, словно мог до меня дотронуться, — здесь мне тебя не защитить! Тебе грозит опасность, большая опасность. — Он тихонько застонал. — Пожалуйста, пойдем домой.

— Не могу, — ответила я. — Слезы капали из моих глаз прямо на мостовую. — Ты ведь знаешь, что не могу. Дай мне свое благословение, и тогда мы сможем тебя принять, и ты порадуешься вместе с нами. Все очень просто. — Мне действительно казалось, что это просто: отцу лишь нужно было подняться, войти во дворец, принять наш брак и обнять нас, и тогда мое счастье было бы безусловным. Прошу тебя, отец. Зайди в дом, поговори с моим мужем. Он опустил руку, поняв, что проиграл.

— Дитя… вернись домой.

— Не могу, — повторила я таким тихим голосом, что на этот раз он не мог меня услышать.

Но он понял по моему тону, что я сказала, постоял еще немного, молчаливый и грустный, а после взобрался к себе в повозку. Стиснув зубы от невыносимой боли, он прикрикнул на лошадей и в гневе уехал.

XLII

Лаура закрыла ставни, а я тем временем промокнула глаза тонким рукавом и без сил опустилась в кресло.

С таким радостным нетерпением ожидала я встречи с Джулиано и так боялась, что мой побег не удастся, что совсем забыла, как люблю отца. А он, несмотря на учение Савонаролы, на растущее недовольство правлением Пьеро, не забыл о своей любви ко мне. Я же почему-то упустила из виду, что, ранив его, в первую очередь причиню боль себе.

Лаура поднесла мне бокал с вином, но я, отмахнувшись, поднялась. Бедный Джулиано вытерпел неприятнейшее столкновение с моим разъяренным отцом. Будто мало ему неприятностей — сначала пришлось добиваться разрешения на наш брак у Пьеро, потом думать, как получить одобрение у другого брата, Джованни. Но что сделано, то сделано, и я могла только одним способом приободрить моего молодого мужа: сосредоточиться на радости от того, что мы вместе. Я взглянула на взволнованную Лауру.

— Где спальня новобрачной?

Служанка слегка растерялась. День ведь еще не кончился.

— Здесь, мадонна. — Она указала на дверь, ведущую во внутренние покои.

— В спальне Лоренцо? — ужаснулась я.

— Мессер Пьеро не смог здесь спать. Ваш муж, как вы знаете, был любимцем у своего отца, и, думаю, его утешало то, что он занял отцовские покои. Он спит здесь с тех пор, как умер мессер Лоренцо.

Я позволила Лауре проводить меня в спальню. Комната оказалась просторной, украшенной великолепными картинами, со светлым мраморным полом. В то же время по сравнению с остальными покоями дворца в ней больше чувствовался спартанский дух. Мне показалось, что, как и в предыдущей комнате, отсюда убрали много ценных вещей и спрятали в другом месте.

Призрак Лоренцо здесь сегодня отсутствовал. Кровать была усыпана розовыми лепестками, наполнявшими комнату чудесным ароматом. На столике стоял кувшин с темно-красным вином и два золотых бокала с тонкой гравировкой, а также тарелка с миндалем и засахаренными фруктами.

— Помоги мне раздеться, — обратилась я к Лауре. Если служанку и удивила моя просьба, она умело это скрыла. Лаура сняла с моей головы шапочку, расшнуровала рукава и лиф; я переступила через тяжелое платье и смотрела, как девушка складывает его и убирает вместе с остальными вещами в полированный темный шкаф, где хранилась одежда Джулиано. На мне теперь ничего не было, кроме сорочки, тонкой и прозрачной, как паутинка. Дзалумма хорошо постаралась, готовя меня к свадебной ночи, но я, тем не менее, с трудом справлялась с нервами.