Камуфлет

– Браво! Не будут же Ленского держать в погребе три месяца. Звягинцев нафел его в цветуфем виде. Следовательно, настояфего Ленского никуда не прятали, а специально держали на виду.

– То есть как?

– Преспокойно – в женском платье. Софья Петровна говорит, что девушка была молчаливой и застенчивой крайне. Все в саду книжки читала. Каков вывод?

– Антонина – это Петр Ленский? Вы уверены?

– Здесь важны нюансы. Сформулируем так: Петра Ленского выдавали за Антонину Берс все лето, по крайней мере, до профлого четверга. А в субботу предъявили в ковчежце в изрядно сокрафенном виде. – Родион Георгиевич подождал, пока новость уляжется в кавалерийских мозгах помощника, и продолжил: – Но сейчас обратимся к другому вопросу: кто же приходил с настояфим Петром Ленским к доктору, исцеляющему мужеложество пыткой?

– Кто? – механически повторил ротмистр.

– Видимо, тот, кто вывел Петра из клиники. Что на это указывает?

– Способность к гипнозу?

– И это тоже. Куда важнее другое: в карточке Звягинцева была указана фамилия «Морозов». Почему? А потому, что господину некогда было изобретать псевдоним, он и воспользовался уже известным – из больницы, как и биографией жертвы. Ведь убийца носил имя жертвы. Видимо, этот же господин вычистил мозги двум извозчикам, одному дворнику и набожному фвейцару. Он возил ковчежец. И, следовательно, участвовал в делании «чурки». Кто он?

– Не знаю…

– Николай Берс исключается?

– Не знаю…

– Тальма видел молодого человека.

– Тогда исключается… Позвольте! Если Николай Карлович вне игры, остается одна кандидатура…

– Именно так.

– Это невозможно, – уверенно сказал Джуранский.

– Почему же?

– Потому что вы с ней разговаривали, и я тоже, и вообще…

– Уверяю, это не сложнее стрельбы из револьвера.

– Нет, это невозможно!

– Помните, что говорил великий Гарон, глава парижской полиции? – спросил Ванзаров и, не дожидаясь, ответил сам: – «Работая в области расследований преступлений, следует всему верить и быть ко всему готовым, часто самое невероятное оказывается единственно верным». Вот так.

– Но ведь Ленского убили в четверг!

В ответ перед носом ротмистра помахали телефонограммой из МИДа.

– Не вижу здесь логики, – запальчиво заявил он.

– Поифите тут, – Родион Георгиевич пододвинул список содалов. – Знаете, как расфифровать «М.О.Н.»?

– Ни малейшего понятия.

– «Mon oncle Николай». Вот и все. Теперь я знаю точно: Модль вовсе не попался в ловуфку, он сам выбрал смерть. Хотя динамит ожидал нас. У ротмистра не осталось иного выбора. А почему?

– Простите, но я…

– Да потому, что феникс пироксилином нафарфировал он!… Но какой тонкий расчет во всем! Виден больфой талант.

– Ничего не понимаю, – признался ротмистр. – И это называется три вывода?!

Объяснений не последовало. Ванзаров бережно сложил справку, телеграмму, список, чек и фотографию в карман и лихо расправил усы, что в данную минуту означало: гремят барабаны, трубят фанфары. Преступник извлечен из тьмы обмана на свет логики.

Августа 10 дня, после четырех, +17° С.

Управление сыскной полиции С.-Петербурга,

Офицерская улица, 28

Свет предвечерний поблескивал на полированном лбу Сократа и на репродукции Рафаэля, освещая Мадонну. Дева несла младенца в мир со страхом и надеждой, не зная, что ждет ее первенца в грядущем: любовь или ненависть.

Он только вошел в кабинет, чтобы сложить портупею со шпагой, и сразу пригласил к себе Мищука, отбывавшего дежурство по Управлению.

Господин начальник предложил коллежскому регистратору устраиваться удобнее за приставным столиком, сам же скинул сюртук и подошел к окну.

Пауза затягивалась, чиновник стал выказывать признаки беспокойства. А Ванзаров, словно ничего не замечая, разглядывал Офицерскую и даже мурлыкал мотивчик.

Мищук вежливо кашлянул, Родион Георгиевич обернулся, озорно подмигнул и сказал:

– Да-да, я вас слуфаю.

– О чем? – растерянно спросил Мищук.

– О предательстве, о чем ефе?

– Позвольте, я не…

– Николай Николаевич, не тратьте силы, – Ванзаров сел по другую сторону хлипкого столика. – Служите под моим началом, а потому знаете: слов на ветер не бросаю. Отпираться бесполезно. Не трогал вас до сих пор лифь потому, что сам себя уговаривал: не может этого быть, случайность или совпадение. Но сегодня такой день, когда всем случайностям найдутся достойные объяснения. Правда, содал Диомед?