Камуфлет

– Мне больно…

– Кто вафи друзья – содалы?

– Боже мой…

– Содалы называют вас Пенелопой? Отвечать! Госпожа Ванзарова перестала всхлипывать и посмотрела в

лицо мужа с испугом:

– Родион, что с вами сделала полиция… Вы сумасшедший!

Пощечина звонким шлепком украсила физиономию чиновника полиции. Захват локотка ослаб, преступница вырвалась и принялась улепетывать в глубину сада, поднимая юбку и отчаянно голося. Родион Георгиевич невольно сжался: не ровен час споткнется, упадет и разобьется…

Он выбрался на дачную тропинку и побрел к станции, не торопясь. Поезд в город будет минут через двадцать, не раньше. Думать о чем-либо сил не было.

Внезапно, из кустов, в шагах десяти, выскочила фигурка, заметила Ванзарова и опрометью кинулась обратно. Над лесом опустились молочные сумерки, но узнать беглянку не представляло труда. В зарослях, без сомнения, исчезла Антонина Берс.

Донесение старшего филера А.Ф. Курочкина помощнику

начальника сыскной столичной полиции С.-Петербурга

Р.Г. Ванзарову о проведении дознания

Секретно Милостивый государь, Родион Георгиевич. Во исполнение Вашего поручения и поручения ротмистра Джуранского, под моим руководством отрядом филеров был проведен подробный опрос служащих Финского вокзала, а также извозчиков, принимающих пассажиров на прилегающей территории, на предмет свидетельских показаний, касающихся неизвестной дамы в черном платье с сундуком, бывшей на вокзале 6-го дня сего месяца.

Могу донести следующее: служащие вокзала доподлинно подтверждают, что на утренних и дневных поездах упомянутая дама замечена не была. Показания эти повторяют дежурившие утром на площади городовые и патруль корпуса жандармов на транспорте, находившиеся в помещении вокзала. Дополнительно опрошенные мною носильщики вокзала не припомнили, чтобы видели оную даму. Считаю их показания заслуживающими полного доверия.

Из всего вышесказанного могу заключить следующее: августа 6 дня сего года интересующий объект не прибывал на Финский вокзал Финляндской железной дороги никаким поездом и не находился в здании вокзала с шести до десяти ура.

Подобные дознания были проведены на Ириновском, Царскосельском и Сестрорецком вокзалах. Означенная дама на указанных вокзалах замечена не была.

Покорнейше прошу Ваше Высокоблагородие принять уверение в совершенном моем почтении и искренной преданности.

Подпись: А Курочкин.

Августа 6 дня, года 1905,

около десяти вечера, прохладно.

На Малой Конюшенной улице

Голодный и усталый, вернулся он в десятом часу. Беглого осмотра дверного замка хватило, чтобы увериться: его не касались отмычка или другой ключ. А запах родного жилища уже в коридоре подтвердил: посторонний сюда не ступал. Все же, не снимая запыленного пиджака, Ванзаров учинил в квартире строжайший обыск. Каждый закоулок подвергся тщательному досмотру. На всякий случай залез даже туда, где не ступала нога культурного человека со дня переезда, а именно – в кладовую. Запасы муки, сахара, гречи и еще какие-то пудовые мешки, задвинутые вовсе непонятной рухлядью, мирно покрывала трехмесячная пыль, отмечая дату последнего посещения Глафиры.

Надежда найти сверток с кровавыми конечностями таяла на глазах. Последнее убежище преступных улик – кухонный шкафчик – покойно дремал, набив брюхо медными кастрюлями.

Вывод: если неизвестная дама, похожая на Софью Петровну, или она сама проникла в квартиру каким-то немыслимым образом, то явно ничего не взяла. И ничего не оставила.

Все тот же вопрос: для чего приезжала?

Непривычная тишина окутала дом. В детской не прыгали дочки, Глафира не гремела на кухне, пианино молчало, тоскуя о пальчиках хозяйки. Лишь бой часов в гостиной уверял, что здесь «живут-тут-тут». Одиночество можно слышать.

Требовалось заняться делом. Переодевшись в любимый, но малость потертый, персидский халат, в котором коллежский советник смахивал карикатурой на Ноздрева, он распахнул окно в кабинете и расположился за рабочим столом.

На сукно легла добыча трудного дня: подметное письмо, записка из сундука и уголовный романчик. Не было еще одного важного предмета – снимка князя Одоленского, но он присутствовал как бы незримо.

Вещицы сами собой расположились около портрета, оправленного стальной рамкой: профессор Серебряков с дамами улыбается. Дарственная надпись другому лицу, не Ванзарову, уверяла в искреннем почтении дарителя. Фотография пришла по почте еще весной из Берлина от неизвестного адреса. Все эти месяцы хранилась трепетно и всегда держалась на виду. Снимок призван был напоминать важную истину: случайностей не бывает. За эту науку заплачена хорошая цена уже раз, а второму не бывать. Дарственная фотография предостерегала, но не могла ответить на главный вопрос: куда ведет случайность?