Камуфлет

Щелкнули каблуки, хлопнула дверь.

– Ванзаров слушает…

– Здравствуйте, Родион Георгиевич – неуверенно сказал знакомый голос. – Мне нужно видеть вас, дело больно спешное. Не откажитесь пообедать поблизости.

Августа 7 дня, лета 1905, два часа, +25° С.

Трактир Родионова, Офицерская улица, 58

Заведение держали ярославские. Половые всегда в отменно накрахмаленных фартуках, пол исключительно выскоблен, а в буфете – только свежайшие закуски, без переклада. Из напитков – квасы шести сортов, морсы ягодные, кисели фруктовые и, само собой, чай черный колониальный. А чтоб «беленькой» сверх положенного приторговывать – ни-ни.

Публика в трактир ходила не бедная, но не транжирная: купцы, хозяева мастерских да старшины плотницких артелей. Народ работящий и трезвый. Сюда не стыдились позвать выгодного заказчика, обсудить цены, да и отдохнуть после трудового дня за самоваром. Никто тут не лез через стол с пьяными поцелуями и нос не в своё дело не совал.

Половой провел гостя в самый тихий уголок, где ожидал стол, накрытый с простодушным размахом.

Николай Карлович встал с легким поклоном:

– Уж простите дерзость, заказал обед на свой вкус, по-простому.

Ситуация сложилась щекотливая: младший чиновник пригласил старшего на приватный обед, будучи с ним знаком шапочно. Выпутываться предстояло совместно. Родион Георгиевич ощутил призыв голода и молча разместился у скатерти.

Подали закуски.

Выбор господина Берса отметился заливной осетриной, блинцами с астраханской икрой и жареными карасями под сметанным соусом. Поглощение первого выноса прошло в молчании, впрочем, как и последовавших отменных щей со слоёными пирожками.

Ванзаров наслаждался удивительной родионовской кухней, а Николай Карлович делал робкие попытки завязать беседу. Наконец он собрался с духом:

– Я вынужден был просить о встрече потому, что несколько виноват…

Да за такой обед любая вина может быть спущена!

– Да-да, я действительно виноват… – Берс заметно волновался, – потому что рассказал не все. Признаюсь: был слишком потрясен. То, что открою, может повредить моей службе… ну да ладно, я в долгу перед памятью князя…

Родион Георгиевич промокнул усы:

– Обефаю, вафи слова не будут использованы против вас. Берс хватанул для храбрости большой глоток, забыв, что в

бокале морс:

– Ну, будь что будет… Помните, я сказал, что князь сделал мне предложение… ну… чтобы… – Он запнулся, Ванзаров молчаливо выказал понимание. -…Так вот, все обстояло несколько иначе… Мы познакомились с князем года два назад совершенно случайно на одном из первых сеансов синематографа. Я был восхищен новым искусством, князь разделил мои восторги. У нас нашлись общие литературные вкусы, словом, вечер закончился дружеским ужином. Мы стали общаться, не скажу, что часто, но с визитами у князя бывал. И потом синематограф… Но я не знал, об истинных пристрастиях Одоленского. Его признание не пресекло нашу дружбу, хотя встречи стали более редкими. В среду он неожиданно пригласил меня отобедать у Пивато и сделал странное предложение: стать членом небольшого кружка. Он подчеркнул, что это не тайное общество, не революционная организация, а дружеский союз людей, по типу римских обществ, который ставит своей задачей улучшение жизни в стране. Его члены обращаются друг к другу…

– «Содал», – вставил Ванзаров.

У Берса, натурально, округлились глаза:

– Откуда… знаете… и вы тоже?

Пришлось дать честное слово, что коллежский советник никогда не носил гордое имя «верного друга», а просто угадал.

Берс, кажется, заставил себя поверить и с некоторым усилием продолжил:

– Общество называется…

– «Primus sanguinis», – закончил Родион Георгиевич. Вот тут уж Николай Карлович отшатнулся и с настоящим

испугом уставился на чиновника полиции:

– Вы… вы… – только и смог выдавить коллежский асессор.

Придумать нечто изящное на фоне роскошного стола было мучительно. Удобная версия родилась сама собой: дескать, проводя досмотр места преступления, была найдена записка князя, в которой упоминалось это название. А дальше – выводы.

Подали второе: пышущие жаром пожарские котлеты с кислой капустой, куропаток в сухарях и жаркое.

Берсу еда в горло не лезла, он лишь проглотил очередной бокал морса, а Родион Георгиевич счел неприличным набивать брюхо, когда человек готов исповедоваться.