Без единого свидетеля

— А что вы скажете по тому поводу, что на теле нет надреза на животе? Как нет и символа на лбу. Следует ли нам сделать вывод, что он сворачивает активность?

Робсон покачал головой.

— Мне кажется, что отсутствие надреза означает в данном случае лишь то, что для преступника это убийство отлично от предыдущих.

— Отлично чем?

— Суперинтендант Линли! — Это был Хогарт, который следил за переносом тела из останков спортивного автомобиля на носилки. Он прервал этот процесс, прежде чем на мешке с телом застегнули молнию. — Возможно, вам будет интересно взглянуть на это.

Сотрудники Скотленд-Ярда подошли к носилкам. Хогарт указал на тело мальчика. То, что раньше было скрыто из-за сидячей позы жертвы, сейчас, когда тело было вытянуто на носилках, стало доступно взгляду. Живот этой, самой последней, жертвы преступника действительно не был вспорот, однако сам пупок был удален. Их убийца завладел очередным сувениром.

О том, что он сделал это после смерти мальчика, свидетельствовало малое количество крови вокруг раны. О том, что сделал это в гневе — или в спешке, — свидетельствовал надрез поперек живота, из которого затем ножницами или щипцами был удален пупок.

— Сувенир, — проговорил Линли.

— Психопат, — добавил Робсон. — Суперинтендант, я бы посоветовал установить наблюдение за теми местами, где были обнаружены все остальные жертвы. Весьма вероятно, что он захочет туда вернуться.

Глава 8

Фу был очень осторожен с урной. Он нес ее перед Собой, как священник несет потир, и далее опустил ее на стол. Медленно приподнял крышку. Слабый запах тления поднялся в воздух, но теперь он не раздражал Фу так, как раздражал поначалу. Запах разложения скоро совсем исчезнет. Но содеянное останется с Ним навсегда.

Он удовлетворенно рассматривал Свои реликвии. Теперь их было две; они как раковины свернулись в тонком пепле, почти пыли. От легчайшего прикосновения пепел поднялся облаком и скрыл их. Как же здорово Он придумал поместить их в эту урну с прахом. Реликвии исчезли из виду, и все же они там, как нечто, сокрытое в алтаре церкви. Да и сам процесс трепетного перемещения урны с одного места на другое сходен с пребыванием в церкви, только без социальных ограничений, которые накладывает на членов конгрегации посещение церкви.

«Сядь прямо. Прекрати ерзать. Или тебе нужно преподать урок, как следует себя вести? Когда тебе сказали преклонить колени, так и делай, немедленно. Сложи ладони вместе. Проклятье! Молись!»

Фу сморгнул. Голос. Одновременно далекий и близкий, он был признаком того, что червь проник в голову. Пролез через ухо внутрь, в самый мозг. Он не проявил должной осторожности, и мысль о церкви дала червю долгожданный шанс. Сначала смешок. Потом откровенный хохот. Потом эхом: «Молись, молись, молись».

И: «Наконец-то начал искать работу? И что ты рассчитываешь найти, тупой бездельник? А ты уберись отсюда, не лезь под руку, Шарлин. Или тоже хочешь схлопотать?»

Бесконечная ругань. Бесконечный крик. Это могло продолжаться часами. Он-то думал, что уже избавился от червя, но мысль о церкви стала Его ошибкой.

«Я хочу, чтобы ты выметался из моего дома, слышишь? Спи где хочешь, хоть под дверью. Что, соломы нет подстелить?»

«Это ты довел ее, чтоб тебя! Ты прикончил ее!»

фу зажмурил глаза. Слепо потянулся вперед. Его руки наткнулись на какой-то предмет, Его пальцы нащупали кнопки. Он стал беспорядочно жать на них, пока не взревел звук. Глаза раскрылись от неожиданности.

Его взгляду предстал телевизионный экран, на котором в этот миг проступало изображение. Голос червя угасал. Фу не сразу понял, на что смотрит. Оказалось, Его уши и глаза штурмуют утренние новости.

Фу сосредоточился на экране. Постепенно Ему становилось ясно, о чем идет речь. Журналистка с волосами, раздуваемыми ветром, стояла перед полицейским заграждением. У нее за спиной зияло вратами Гадеса черное чрево туннеля — Шанд-стрит. В глубине мрачного сырого зева ржавую «мазду» освещали прожекторы.

При виде этой машины Фу успокоился, Его охватило чувство довольства Собою. Конечно, думал Он, не очень удачно вышло, что заграждение выставили с южного конца туннеля. С этой точки тела не видно. А Он столько усилий приложил, чтобы сделать послание как можно красноречивее: «Мальчик сам обрек себя, разве не понятно? Не на возмездие, избежать которого в принципе невозможно (и не стоит на это даже надеяться), а на невозможность освобождения. До самого конца он сопротивлялся и отрицал».